Закутавшись поплотнее в плащи, дабы остаться неузнанными, и укрыв под полой музыкальные инструменты, друзья с наступлением сумерек в задумчивом молчании направились к вилле Альтьери. Они уже миновали арку, где накануне влюбленного подстерегал незнакомец, как вдруг Винченцио услышал странный звук: он откинул с лица капюшон и увидел перед собой ту же самую фигуру, что и в прошлый раз! Не успел он вымолвить и слова, как незнакомец, преградив ему путь, торжественно произнес:
— Беги прочь от виллы Альтьери, иначе тебя ждет участь, которой ты должен страшиться.
— Чего страшиться? — вскричал Вивальди, невольно отшатнувшись. — Заклинаю тебя, говори!
Однако монах уже исчез бесследно, словно растаял в окружающей тьме.
— Dio mi guardi!2 — воскликнул Бонармо. — Этому и поверить нельзя. Давай вернемся в Неаполь: повторным предупреждением пренебрегать нельзя.
— Нет, подобного обращения просто нельзя терпеть! — воспротивился Вивальди. — Куда же делся этот монах?
— Проскользнул мимо меня, — отозвался Бонармо, — и я не успел его задержать.
— Я готов к худшему, — заявил Вивальди. — Если у меня есть соперник, лучше всего завязать с ним знакомство прямо сейчас. Идем!
Бонармо запротестовал, указывая на грозную опасность, неминуемо уготованную им ввиду такой опрометчивости.
— Очевидно, это твой соперник — и в рукопашной схватке с наемными головорезами одной храбрости тебе будет мало.
При упоминании о сопернике в жилах Вивальди закипела кровь.
— Если опасность кажется тебе слишком грозной, — бросил он, — я пойду один!
Задетый упреком, Бонармо молча последовал за Вин-ченцио, и вскоре они без помех достигли виллы. Вин-ченцио уже неплохо освоился с дорогой, и они проникли в сад незамеченными.
— Ну, где же твои лихие головорезы, о которых ты меня предупреждал? — едко осведомился Винченцио у приятеля.
— Говори тише, — прошептал Бонармо, — возможно, мы даже в пределах их досягаемости.
— Возможно также, что и они в пределах нашей досягаемости, — заметил Вивальди.
Шаг за шагом неустрашимые друзья подошли к апельсиновой роще, находившейся перед самым домом; здесь они, после крутого подъема, остановились перевести дух и настроить свои инструменты. Ночь была тихая, но только теперь до них впервые донесся отдаленный гомон толпы — и внезапно небосклон озарился сверкающим фейерверком. Огни взлетели над виллой, расположенной на западной стороне залива, где был устроен праздник в честь рождения принца королевской крови. С неизмеримой вышины радужные сполохи осветили тысячи обращенных к ним лиц, позолотили воды залива, усеянного множеством лодок и шлюпок; яснее вырисовались прихотливые очертания горной гряды, окаймляющей величественный Неаполь, который привольно раскинулся на прибрежных холмах; отчетливо виднелось каждое здание, на плоских крышах всюду теснились зрители, Корсо была зайружена каретами и озарена факелами.
Пока Бонармо созерцал эту великолепную картину, Вивальди устремил взгляд на жилище Эллены, видневшееся из-за деревьев, в надежде, что, привлеченная зрелищем, она выйдет на балкон, однако там было темно и ни малейший проблеск света не указывал на ее присутствие.
Растянувшись на мягком дерне, приятели заслышали вдруг, как вблизи зашуршала листва, словно кто-то прокладывал себе путь сквозь густые заросли. На оклик Вин-ченцио ответа не последовало, и все стихло.
— За нами наблюдают! — встрепенулся Бонармо. — Быть может, убийца уже готовится нанести удар… Скорее бежим отсюда!
— О, если бы мое сердце было так же недосягаемо для стрел любви, сразившей мой покой, — воскликнул Вивальди, — как твое для вражеского кинжала! Друг мой, тебя, видно, ничто не занимает, коль скоро у тебя столько досуга для страха.