Кто-то дотронулся до моей руки, и я обнаружил, что Лэвкин последовал за мной. Меня охватили раздражение и нелепое чувство вины из-за того, что он застал меня во время наблюдения за спящей парой. Я пошел быстрее, но он не отставал, шел в двух шагах позади. Он снова коснулся меня.
— Как вы узнали о них?
— Ничего я не знал. Просто услышал, как ваша сестра плачет на лужайке, и пошел за ней.
— Да, она часто выходит по ночам. Воображает себя привидением, которое должно посещать дом. Но она не грустит. Думаю, она подходит вашему брату. Вы так не считаете?
— Это не мое дело.
Я продолжал идти, не глядя на него.
— Но это будет вашим делом. Ведь вы останетесь с нами теперь? Останетесь и поможете нам?
— Уходите, — сказал я.
Мне был отвратителен его тон вуайериста-соучастника. Я хотел забыть Отто и его засаленную чародейку, они не имели ко мне никакого отношения.
— Правда, они хорошо спят? Можно смотреть на них всю ночь. Думаю, это из-за спиртного. Моя сестра долго спала? Как по-вашему, она красивая?
Он снова дернул меня за рукав. Я повернулся к нему.
— Лэвкин, я не желаю обсуждать с вами связи моего брата или вашей сестры.
— Связь! Единственная связь! — взволнованно уточнил он. — И кстати, моя фамилия произносится «Левкин», «Левкин». По-русски это значит «маленький лев», и меня так зовут. Ну, то есть можно сказать, что у моей фамилии такое значение, потому что, знаете ли, по-русски «лев» будет «lyev»…
Я шел вперед. Он неотступно следовал за мной, затем снова заговорил:
— Прекрасный день, правда, мистер Эдмунд? Хорошее славное утро. Мне нравятся эти утра, когда я прихожу их будить. Все вокруг такое красивое. Философ говорит, что наше самое большое преступление — не обращать внимания на красоту мира.
— Убирайтесь!
— Можно, я покажу свои картины, мистер Эдмунд? Я работаю резчиком по камню. Но на самом деле я художник. И вы тоже художник…
Я остановился и вновь повернулся к нему. Во всей этой болтовне было что-то зловещее и отталкивающее, и я подумал, уж не играет ли он какую-то роль. Мне не нравилось его ликование по поводу ситуации с Отто, и до меня смутно дошло, что он может замышлять шантаж. Шантаж — это как раз в стиле учеников Отто.
— Советую научиться держать рот на замке, — сказал я. — Не то в беду попадете. Вы не так давно в этой стране, чтобы позволить себе рисковать. Сомневаюсь даже, чтобы у вас был британский паспорт.
Не мешало немного попугать его туманными намеками. Я беспокоился за Отто и не доверял этому мальчишке с манерами смешливого маленького сводника.
Реакция Левкина меня удивила. Он разразился хохотом, согнулся пополам в приступе веселья и вдруг подпрыгнул высоко в воздух.
— Смотрите, — крикнул он, задыхаясь, — я левитирую, лев-итирую!
Он перестал крутиться, уставился на мое мрачное лицо, вновь рассмеялся и наконец выдохнул:
— Что она вам сказала?
Я смутился.
— Ну, она рассказала мне, как вы сюда попали.
— Да нет, какую… какую… Сил нет!
Он схватился за живот от смеха.
— Что — «какую»?
— Какую историю на этот раз? Историю про плавание по реке, или историю про аэроплан, или историю про туннель…
— Она сказала, вы прошли через лес…
— И в руку нашего бедного старика отца попали пулеметные пули, так что он никогда больше не смог играть на рояле и умер от разбитого сердца.
— Ну да…
— А кольца? Она показала вам кольца, бриллиантовые, которые дал нам отец?
— Да…
— Ах, какая она забавная! Она рассказывает так много разных историй, и все они ложь. Эта сейчас ее любимая. Она прочитала ее в газете, про руку бедняги. Нет-нет, мистер Эдмунд. Мы не такие романтичные люди. Боюсь, моя бедная сестра немного странная. Наш отец не пианист, он торговец мехами, и он не умер от разбитого сердца, а очень даже жив и до сих пор делает деньги, и родились мы не в Ленинграде или где там она сказала, мы родились в Голдерс-Грин.[17] А все эти кольца — со стекляшками, и она купила их за пару шиллингов. Так что теперь вы понимаете, мистер Эдмунд, что напрасно вы мне угрожали, потому что я такой же британец, как вы, и, конечно, не хочу вам вредить. Вы сами это увидите, когда узнаете меня лучше и мы подружимся.
— Это вряд ли, — отрезал я. — Но правильно ли я вас понял? Неужели ваша сестра воображает, будто все это правда?..
— Да, она немного… ну, не то чтобы ненормальная, но, как я сказал, странная, с воображением, да. У нее то, что мы называем Polizeiangst.[18] Ей всегда кажется, что ее преследуют. Она рассказала вам о человечках в лесу, которые следят за ней? Нет? Ей так тревожно быть еврейкой. Она все время страдает от этого, и все, что происходит в мире с евреями, она как бы примеряет на себя.
17
Космополитический район Лондона с крупной еврейской общиной, основанной в начале XX века.