ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Полинико. Знаешь, Лидио, вот уж не думал, не гадал, что ты можешь докатиться до этакого! Суетная влюбленность превратила тебя в человека, презирающего всякую добродетель. И всему-то причиной эта тварь, именуемая Фессенио.
Фессенио. Клянусь телом…
Лидио. Ну, это уж ты зря, Полинико.
Полинико. Уж поверь мне, что во всем этом я разбираюсь куда лучше, чем ты или этот твой проходимец слуга…
Фессенио. Вот после этого и оказывай таким…
Полинико. Человек разумный всегда думает о возможных последствиях своих поступков.
Фессенио. Вот-вот! Взнуздал свою педагогическую клячу.{1}
Полинико. Едва ваша любовь получит огласку, ты не только подвергнешься великой опасности, но еще и прослывешь самой настоящей скотиной!
Фессенио. Тоже сыскался воспитатель! Трус паршивый!
Полинико. Ибо кому не смешон и не противен человек пустой и легкомысленный? Неужели это тебя не страшит? Как ты, чужестранец, надумал влюбиться, да и в кого? В одну из самых знатных женщин этого города! Беги, говорю тебе, от опасностей этой любви.
Лидио. Полинико, я молод, а молодость во всем подвластна любви. Серьезные вещи приличествуют людям более зрелым. Я же могу желать только того, чего желает любовь, а она принуждает меня любить эту знатную женщину больше самого себя. И если когда-нибудь тайна нашей любви раскроется, я полагаю, что многие будут только еще больше меня уважать. Ведь если в женщине величайшее благоразумие — остерегаться любви к человеку более знатному, то в мужчине великое достоинство — любить женщин, которые стоят рангом повыше.
Фессенио. Недурной ответ!
Полинико. И такой-то чепухе обучает тебя этот мерзавец Фессенио!
Фессенио. Сам ты мерзавец!
Полинико. А я и то удивился, почему ты не спешил, не летел на крыльях, чтобы испакостить любое доброе дело.
Фессенио. За свои дела можешь не беспокоиться!
Полинико. Что может быть огорчительнее лицезрения того, как жизнь разумных людей зависит от блудословия этаких глупцов.
Фессенио. Мои советы всегда были поразумнее твоих.
Полинико. Не может быть добрым советчиком тот, кто сам не тверд в правилах. Знай я тебя раньше, Фессенио, не стал бы я так расхваливать тебя перед Лидио.
Фессенио. Выходит, я нуждался в твоей подмоге? Так, что ли?
Полинико. Теперь я понимаю, что человек, расхваливающий другого, и в самом деле часто попадает впросак, но хулитель — никогда.
Фессенио. Так, значит, ты сам признаешься в своей суетности и тщеславии, раз ты нахваливал того, кого не знал. А вот я твердо знаю, что в тебе я никогда не ошибался.
Полинико. Значит, ты говорил обо мне одно дурное?
Фессенио. Да разве не ты сам сию минуту сказал, что хулитель никогда не ошибается?
Полинико. Ладно! Препираться с тобой — все равно что гром перекричать.
Фессенио. Еще бы! Когда крыть нечем, то только и остается, что…
Полинико. Просто не хочется мне прибегать к иным доводам, кроме словесных…
Фессенио. Да ты, хоть сто лет проживешь, этих «иных доводов» ко мне не применишь!
Полинико. Как знать! Может статься, что…
Фессенио. Знаешь, лучше не дразнить голодного медведя.
Полинико. Тише, тише! Так и быть. Не хочу связываться с рабом.
Лидио. Хватит, Фессенио, будет тебе.
Фессенио. Пусть не грозит! Хоть я и подлый раб, но и муха вправе однажды осерчать. Нет такого крохотного волоска, который не имел бы собственной тени. Понятно?
Лидио. Замолчи, Фессенио.
Полинико. Дай мне продолжить разговор с Лидио, если не возражаешь.
Фессенио. Ишь какой любезный стал! Поговорить ему нужно!
Полинико. Послушай, Лидио: знай, что Бог дал человеку два уха, чтобы больше слышать.
Фессенио. И один рот, чтобы поменьше болтать.
Полинико. Не с тобой разговаривают! Знай, Лидио, свежая рана легко вылечивается, но стоит ей застареть — все пропало. Да излечись же, говорю тебе, от этой своей любви.
Лидио. Зачем?
Полинико. Ничего, кроме мучений, она не принесет.
Лидио. Почему?
Полинико. Несчастный! Разве не ведаешь ты, что гнев, ненависть, вражда, раздоры, разорение, нищета, подозрения, беспокойство — все эти пагубные болезни души человеческой — есть неизбежные спутники любви? Беги от любви, беги!
Лидио. Увы, Полинико, не могу я бежать.
Полинико. От чего ты не можешь бежать?
Фессенио. Да от той болезни, которой да наградит и тебя Господь!
Лидио. Ее могуществу подвластно все, и нет большей радости, как получать то, чего желаешь, любя, ибо без любви нет ни совершенства, ни достоинства, ни благородства.
Фессенио. Лучше не скажешь.
Полинико. Льстивость — худший порок слуги. И ты его слушаешь? Лидио, сын мой, послушай меня.
Фессенио. Еще бы, он стоит того.
Полинико. Любовь подобна огню, который, если бросить в него серу или какую-нибудь другую дрянь, умертвляет человека.
Лидио. Однако брось в огонь ладан, алоэ или амбру — и он распространяет благовоние, способное воскресить мертвого.
Фессенио. Ха-ха! Недурно! Учитель-то сам попался на удочку, которую закинул.
Полинико. Вернись, Лидио, к праведной жизни.
Фессенио. Праведно то, что ведет к выгоде.
Полинико. Праведно то, что благородно и честно. Смотри, Лидио, плохо ты кончишь.
Фессенио. Изрек оракул.
Полинико. Помни: добродетельную душу сладострастие не волнует.
Фессенио. Но и страх ее не смущает.