ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Мессер Джаннино. Уж ты поусердствуй, Сгвацца, склони этого Лоренцино на нашу сторону. Одна надежда теперь на тебя. Вот и Верджилио подтвердит, как я на тебя уповаю.
Верджилио. Сгвацца и без того все знает.
Сгвацца. Я что, мессер Джаннино, я человек маленький, да и в кармане у меня вошь на аркане. Однако преданней слуги вам не сыскать.
Мессер Джаннино. Постой, что значит «вошь на аркане»? Может, боишься, что недостаточно щедро тебя отблагодарю? Так знай: сладится это дело или нет — ты у меня внакладе не останешься. Ну а если у нас с Лукрецией все придет ко счастливому концу, быть тебе хозяином моего добра во сто крат большим, чем я сам. И чтоб я боле не слыхал от тебя ни про каких вшей.
Сгвацца. Ваше добро вашим и останется. С меня довольно и того, чтоб вы с охотой жаловали Сгваццу в своем доме.
Мессер Джаннино. Ну и полно об этом. Не пройдет и дня, как узнаешь, сколь я к тебе благоволю. А пока ступай не мешкая за Лоренцино. Найдешь меня в лавке у Гвидо, золотых дел мастера; потороплю его с кольцом: пусть Лоренцино, ежели изъявит к тому готовность, снесет его Лукреции нынче же вечером.
Сгвацца. Не извольте беспокоиться: все улажу в лучшем виде.
Мессер Джаннино. Корнаккья!
Корнаккья. Я здесь, сударь!
Мессер Джаннино. Сойди-ка сюда.
Верджилио. Мой вам совет, хозяин: не стоит с ходу доверять этому Лоренцино столь дорогую вещь. Этакая драгоценность не меньше чем на сто скудо потянет.
Мессер Джаннино. Что мне сто скудо, когда решается жизнь моя?
Корнаккья. Вот он я, хозяин. Чего прикажете?
Мессер Джаннино. Кто пожалует — сказывай, я в лавке у Гвидо, золотых дел мастера. Уразумел?
Корнаккья. Будет исполнено.
Мессер Джаннино. Пойдем, Верджилио. А ты, Сгвацца, принимайся за дело.
Сгвацца. Примусь без проволочек. Хорош бы я был, коль наперед не обделал бы свои делишки! Отправлюсь прежде в дом прокурора. Он имеет обыкновение поздно садиться за стол. А стол у него так и ломится от яств. Еще бы ему не ломиться: цельный день волокут всякие приношения. Хоть я и навернул за милу душу, а все ж большому куску и рот радуется. Прощайте.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Панцана. Что это мы впопыхах выскочили из дома, даже не кончив трапезы, а, мессер Лигдонио?
Мессер Лигдонио. Сказать по правде, у меня предчувствие, что, отобедав, Маргарита направится в монастырь Святого Мартина и пробудет там до возвращения маэстро Гвиччардо из Рима.
Панцана. Что за чертовщина, откуда вы об этом прознали? Поди, столковались с ней, а мне ни слова.
Мессер Лигдонио. Вовсе нет. Не то всенепременно сказал бы.
Панцана. Насмехаетесь надо мной? Наверняка уж поладили с ней, вестимо дело.
Мессер Лигдонио. Ха-ха-ха! Ну и плут!
Панцана. Думает, я клюнул. Нет уж, дудки.
Мессер Лигдонио. Чего ты там бормочешь?
Панцана. Болтаться мне, говорю, на виселице, если это не так.
Мессер Лигдонио. Клянусь, все это выдумки.
Панцана. Так я вам и поверил. От кого же, как не от нее самой, вы об этом сведали?
Мессер Лигдонио. Ужели неведомо тебе, что на поэтов спускается порой невинный дух прозренья?
Панцана. Как, как? Не винный? Стало быть, вина они ни-ни?
Мессер Лигдонио. Эх, горемыка! Вот что значит невежество! Сколько жительствуешь в моем доме, а все такой же неотесанный. Разве что со временем дойдет до тебя суть моих слов. Так о чем бишь мы?
Панцана. Ну и голова! Почем мне знать, мы наукам не обучены.
Мессер Лигдонио. Ах да. Вспомнил. Величественна, любезный мой Панцана, est animus poetorum.[12]
Панцана. Мне ваши заумности — что китайская грамота. А еще дивитесь, что ни бельмеса в них не смыслю.
Мессер Лигдонио. И то верно. Вечно забываю, с кем имею дело.
Панцана. Скажите лучше, хозяин, вы верно знаете, что Маргарита должна выйти из дома?
Мессер Лигдонио. Вернее не бывает. Иначе стал бы я срываться с места в такой-то час?
Панцана. И что же вы намерены предпринять? Неужто заговорите с ней прямо на улице?
Мессер Лигдонио. А отчего бы и не заговорить? Что тут срамного? Нынче заведено сопровождать дам на улице. А служанка пускай себе плетется поодаль, тогда и потолковать можно без помех.
Панцана. Хорош обычай, ничего не скажешь! Теперь влюбленные уж сами устанавливают себе обычаи. Главное, прибавить «заведено».
Мессер Лигдонио. Ха-ха-ха!
Панцана. Вольно вам посмеиваться! Ей-ей, будь я дворянин и имей жену, не дозволил бы увиваться вокруг нее.
Мессер Лигдонио. Вот и напрасно. Ведь я безобиден.
Панцана. Это вы-то? Интересно, сколько рыбок вы подцепили на крючок своей безобидности?
Мессер Лигдонио. Я и говорю: раз, два — и обчелся. В книжечке моей десятка три с небольшим имен наберется.
Панцана. Хороша книжечка, на три десятка листиков. Потянешь за ниточку — весь клубок и распустится.
Мессер Лигдонио. Больно ты шустрый, как я погляжу. Не так-то все просто.
Панцана. Бедные рыбки — в чью пасть их занесло! Скажите, хозяин, какие такие слова ввернете вы Маргарите при вашей встрече?
Мессер Лигдонио. Да мало ли какие! Не счесть речений пышных на случай сей! Но я возьму сюжет кусачий.
Панцана. Как так кусачий? Что за собачье словцо?
Мессер Лигдонио. Погоди, дай сперва договорить. Подберу поудобней предлог, пожурю ее за черствость и немилосердие, да как-нибудь так, чтобы она не догадалась, куда я клоню.
Панцана. Ладно задумано. Глядишь, это ее и проймет.
Мессер Лигдонио. Вот об этом и поведу речь, хотя нужных слов еще не подобрал.
Панцана. Чего ж вы мешкаете? Ведь скоро ей выходить.
Мессер Лигдонио. Твоя правда. Но прежде хочу проговорить все сам.
Панцана. Вообразите, что я — это она, и зачинайте.
Мессер Лигдонио. Изволь. Теперь умолкни. Дай поразмыслить.
Панцана. Приготовьтесь: сейчас он выложит такое!.. Тихо, тихо! Кажись, созрел.
Мессер Лигдонио. Итак, Панцана, слушай, коль не прочь. Мы с тобой поджидаем Маргариту здесь; другим путем она не может пойти. Едва подойдет она на три с половиной шага, я появлюсь перед ней весь бледный, словно чем-то удручен, как предписывает в оных случаях Овидий,{167} отвешу ей почтительный поклон и так начну: «Да хранит вас Вседержитель…»
Панцана. Прямо славословие Богородице.
Мессер Лигдонио. Поворотись-ка лучше: к тебе как-никак обращаются. «Да хранит вас Вседержитель, моя извечная душа…»
Панцана. Да вы, не иначе, в стихах порешили изъясняться?
Мессер Лигдонио. Осел, какие же это стихи? Более возвышенного начала и не придумаешь. И не прерывай, покуда не закончу. «Да хранит вас Вседержитель, извечная моя душа, и так далее в том же духе. О, если б мои чувства были сладостно красноречивы, то, изгородь пробив стесавшихся зубов, они б влилися шелковистой влагой слов в лилейного отлива ваши уши, подобно всемогущему Зевесу, что снизошел с сияющего неба и, обернувшись блеском золотым, спустился поступью неспешной в утробу любострастной Леды.{168} А посему, драгая Маргарита, проникнуться должны вы хотя б толикою благоутробия ко мне». Dixi.[13]