Аньолетта. Сердце говорит мне, что ваш гостинец он примет и выслушает меня со вниманием.
Маргарита. Кабы все по-твоему вышло! Сколь долгими кажутся мне эти дни, что вынуждена провести в монастыре! Я не смогу утешиться даже такой малостью, как видеть его ввечеру возле моего дома. Сплошные тоскливые терзания ждут меня! Хотя бы ты почаще наведывалась к монастырской решетке, ибо душеспасительные беседы с монашками нынче не для меня; всё-то они про алтари да монастырские сады, про огороды, котиков да щенят и прочие пустяки, кои обычно их заботят.
Аньолетта. Плохо же вы их знаете. По нынешним временам им не щенят, а кобелей подавай, и не котиков, а котов, да не простых, а мартовских. Эти монашки, как никто, понавыкли в мирских и амурных делах. Не пройдет и пары дней, как вы разведаете такие их шалости, от коих у вас глаза на лоб полезут. Истинно вам говорю: прознай их пастыри о тех дьявольских выходках, кои я лицезрела за два года, что прислуживала в одном монастыре, они скорее отправили бы свои чада куда подальше. Тоже мне, нашли кого бояться!
Маргарита. Чему быть, того не миновать.
Аньолетта. Нечего киснуть. А вот и монастырь.
Маргарита. Матерь Божья! Как тяжко мне будет без тебя, Аньолетта! Но главное, не теряй понапрасну время. Я и одна смогу войти в монастырь, ведь я была тут много раз и знаю, где вход. А ты тем временем ступай и действуй, как условились. Покажи, все ли мы взяли?
Аньолетта. Ой, лучше не ворошите, не то сто лет будем обратно запихивать. Я сама уложила все как надобно: четыре рубашки, два десятка платков и десяток косынок.
Маргарита. Вот и ладно. Помни же, о чем столковались.
Аньолетта. Помню, помню. Что еще накажете?
Маргарита. Не пожалей усердия и сил.
Аньолетта. О чем речь! Прощайте.
Маргарита. Ступай и возвращайся поскорее.
Аньолетта. Все исполню.
Маргарита. И еще. Беги сторонних глаз.
Аньолетта. Ясно, ясно.
Маргарита. Знаешь, Аньолетта?
Аньолетта. Ну что еще?
Маргарита. Сестричка милая, не подведи!
Аньолетта. Не сомневайтесь. Фу-ты, ну-ты!
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Аньолетта. Коль эти господа чего замыслят, доложу я вам, так тут уж вынь да положь. Бедняжка прямо голову потеряла. Как поговоришь с ней, глядишь, и сама распалишься. Видели б вы этот гостинец: глаз не оторвешь! На одну работу сколько дукатов пошло. Сдается мне, однако, что мессер Джаннино снова его не примет, хоть я и заверила Маргариту в обратном. И о чем он только думает? Ну да ничего: придет время, возьмется наконец за ум и тогда наверстает свое. Постучу-ка в дверь.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Аньолетта. Тук-тук-тук!
Корнаккья. Кого там черти несут?
Аньолетта. Отворяй.
Корнаккья. Ах, так это ты, козочка? Хозяина нет: поди, по его душу явилась?
Аньолетта. Где ж он?
Корнаккья. Так я ей и сказал. Мессер Джаннино ее на дух не переносит. Почем мне знать? Нет никого дома, вот и весь сказ.
Аньолетта. Никого, говоришь? Стало быть, ты один?
Корнаккья. Один-одинешенек. А что? Нужда какая?
Аньолетта. Открой — узнаешь.
Корнаккья. Чего надо-то?
Аньолетта. Кое-что.
Корнаккья. Ну, говори, не тяни.
Аньолетта. Через окошко не протянешь.
Корнаккья. Ха-ха-ха! Дошло! Никак, наша курица решила пофуриться?
Аньолетта. Ах ты кот! Ишь, губы раскатал! Не хочешь — не открывай.
Корнаккья. Ну так как: попал я в точку?
Аньолетта. Поверни ключик — узнаешь лучше.
Корнаккья. Нет уж, сперва выкладывай.
Аньолетта. Выложу, не обижу. Открывай.
Корнаккья. Никак невозможно.
Аньолетта. Это еще почему?
Корнаккья. Нельзя, и все тут.
Аньолетта. А что все-то?
Корнаккья. А то, что настроя нынче нет.
Аньолетта. Ну, это еще полбеды. Уж я тебя и настрою и пристрою. По этой части я мастерица.
Корнаккья. Поверчу-ка я ей как хочу. Не обессудь: нет охоты — не открою и ворота.
Аньолетта. Сделай милость, Корнаккья, открой, дружок ты мой желанный. Много он о себе понимает. Верно, у хозяина своего перенял хвост задирать. Ладно, как аукнется, так и откликнется. Только уж на попятный не пойду: разбередил меня, шельмец. Тук-тук-тук!
Корнаккья. Эй, ступай себе с Богом! Того и гляди, народ сбежится. Сказано тебе: не открою.
Аньолетта. Боже правый, докатилась! Эй, Корнаккья! Бесценный ты мой, только мне и свету в окошке что ты!
Корнаккья. Нечего тут телячьи нежности разводить!
Аньолетта. Видать, сколько ни торчи, все понапрасну. Пойду, пожалуй.
Корнаккья. Пожалуй, задержу ее. Что-то и во мне желанье разыгралось. Ты куда, Аньолетта? Будто шуток не понимаешь? Неужто не ведаешь, что милее тебя нет у меня зазнобы?
Аньолетта. Теперь у меня охота пропала.
Корнаккья. Будет тебе, Аньолетта! Погоди, я мигом отопру.
Аньолетта. То-то же! Вот и мне сладостная минутка приспела.
Корнаккья. Заходи.
Аньолетта. Ах, золотенький мой, ненаглядный, отрада моя желанная!
Корнаккья. Погоди, дай хоть дверь затворить.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Лючия. Нечего тут дивиться, что Лукреция осыпала его ласками. Бывало, целый день только и слышишь: «Лоренцино, где ты там? Лоренцино, послушай!» Иных забот, кроме Лоренцино, будто и нет. Однако правду говорят: «Не все коту масленица», расскажу я вам, судари, что у нас тут стряслось, дабы знали вы, на какие хитрости идут эти хозяйки, лишь бы прибрать к рукам то, что по праву причитается нам, служанкам. Ибо что-что, но слуги-то наши, а не этих загребущих! Только послушайте! Как отобедали мы давеча, сошла я в кладовку за головкой сыра, что припасла для Маркетто. Не успела войти — слышу, за дверью возня, и кто-то шушукается. Приложила ухо к двери — чую, голоса знакомые. Так это Лоренцино и Лукреция! Кровать под ними прямо ходуном ходит, не иначе решили ее совсем доломать. Я, признаться, и сама большая охотница до этаких услад, но, буде к тому удобный случай, не прочь и послушать. Притаилась я, значит, точно мышка, и навострила уши. И вот, как закончили они свои скачки, принялись нежничать да миловаться — до того сладко, что и мертвый зубами заскрипит. А под конец вроде бы условились порешить к ночи Гульельмо и самим дать ходу. Как услыхала я про такие страсти, ну, думаю, сестрица, худо дело! И со всех ног к Гульельмо. Мигом все ему выложила. Хозяин аж побелел как смерть. Тотчас же запер на засов кладовку, дабы злодеи не улизнули, и, меча громы и молнии, кликнул соседских парней. Пока Гульельмо посылал за кандалами, те связали Лоренцино и Лукрецию и заперли их в погребе. Уж они и рыдали и винились, как только можно; и разом сознались в своем лиходействе. По моему разумению, предаст их смерти Гульельмо или нынче ночью, или завтра поутру, потому велел мне немедля доставить к нему брата Керубино, да так, чтобы ни одна живая душа не видала. Стало быть, проведу его через черный ход. Вестимо дело, покончит с обоими: эвон как разошелся. А про Лукрецию ни в жизнь не подумала бы! С виду такая тихоня, прямо само смирение. Как заведет «Отче наш», как раскроет Священное Писание да молитвослов — не остановишь. А поди заговори с ней о сердечных делах — так не приведи Господь! Чтоб я еще когда доверилась этим пустосвяткам! Воистину, в тихом омуте черти водятся. Чур меня, чур! А вон и Маркетто. Скачет вприпрыжку.