ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Маркетто. Тарара, тарара, тарантера, будь неладна мона Пьера!
Лючия. Эй, Маркетто, я гляжу, ты ног под собой не чуешь от радости? А в доме нынче не до веселья.
Маркетто. Привет, красавица, не дай состариться!
Лючия. Тебе все смешки, а в доме слезы в три ручья.
Маркетто. Какие такие слезы? Что за лихо?
Лючия. Весь дом гудит, воет да стенает.
Маркетто. Да ты, никак, надо мной потешаешься?
Лючия. Отсохни у меня язык!
Маркетто. Коли так, выкладывай, в чем дело!
Лючия. Кое-кому не поздоровится.
Маркетто. Говори толком, не томи.
Лючия. Этот бездельник Лоренцино…
Маркетто. Так я и знал: все открылось… Пронюхал, стало быть, Гульельмо, что Лоренцино сводил Лукрецию с мессером Джаннино?
Лючия. Так сводил, что сам с нею свелся.
Маркетто. Как так «свелся»? Сказывай, что там еще вышло?
Лючия. А то, что Гульельмо самолично видел, как Лоренцино и Лукреция вдвоем резвились-вертелись.
Маркетто. Быть того не может!.. Неужто брюхо к брюху?
Лючия. Обрюхатил он ее иль нет, не ведаю, но ввернуть наверняка ввернул.
Маркетто. Ах, иуда! Мессер Джаннино прямо как в воду глядел! Ясно теперь, к чему все эти господские ласки-милости. Эх, мадонна Лукреция! И то верно: праведницей тут и не пахло. Что же учинил Гульельмо?
Лючия. Старик рвет и мечет. Немедля приказал заковать их в кандалы и запереть в погребе.
Маркетто. Кто ж ему подсоблял?
Лючия. Джорджино и Поллонио из дома мессера Бенедетто.
Маркетто. Теперь-то этому проходимцу дадут пинка под зад так, что из него вся дурь вылетит!
Лючия. Как бы заодно и дух не вылетел.
Маркетто. Неужто Гульельмо с ним покончит?
Лючия. С обоими разом.
Маркетто. А ты как про то сведала?
Лючия. Недаром же он отправил меня за братом Керубино. Ясное дело, хочет, чтобы голубки исповедались перед смертью.
Маркетто. Вот те раз! Однако с Лукрецией мог бы и повременить.
Лючия. Тоже мне, заступник выискался. Вольно было этой вертлячке слуг окручивать, когда у нее и без того женихов пруд пруди. А ты где пропадал?
Маркетто. Послал меня хозяин после обеда снести письмецо маэстро Гвиччардо.
Лючия. А я тебе к обеду кой-чего вкусненького припасла. Как вернусь — получишь. Побегу за монахом.
Маркетто. Лады.
Лючия. До скорого, разлюбезный мой Маркетто. Давненько мы с тобой не уединялись.
Маркетто. Гляди, как бы эти пачкуны монахи с тобой не уединились.
Лючия. Не я буду, коль не выжму из этого дельца все соки.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Маркетто. Так-то вот: кто смел, тот и съел. Однако за жизнь этого бедолаги я не дал бы теперь и ломаного гроша. А ведь подумать только: поживился-таки, паршивец, самым лакомым кусочком на всем белом свете. Эх, мне бы эдак! Главное, никому и в голову прийти не могло. Я вот нистолечко не сомневался, что к этакой недотроге ни за что не подступишься. Видно, на женский нрав не утрафишь. От бабьего ребра не жди добра. Теперь-то что: дело сделано. Как быть? Пойти рассказать все мессеру Джаннино или лучше помалкивать? Нет, пожалуй, расскажу как есть: все равно уж ничего не поправишь. Не то прознает о моей утайке и так осерчает, что мне несдобровать. Гляну, не дома ли он.
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Маркетто. Тук-тук-тук! Эй, там! Неужто никого? Ничего, сейчас я им уши прочищу. Тук-тук-тук!
Корнаккья. Принесла кого-то нелегкая! Кто там еще? Эдак и дверь выломать недолго!
Аньолетта. А ты не отвечай. Делай лучше свое дело.
Маркетто. Дома ли мессер Джаннино?
Корнаккья. Нет его.
Маркетто. А где он?
Корнаккья. Знать не знаю.
Аньолетта. Пускай себе надрывается. Наддай-ка жару! Ах, ах!
Маркетто. Кому же знать, как не тебе? Это Маркетто, у меня для него важные вести.
Корнаккья. Слушай, Маркетто, шел бы ты, право! Христом-Богом тебя прошу.
Маркетто. Да говорят тебе, важные вести.
Корнаккья. Ну сейчас, сейчас. Погоди малость.
Аньолетта. Приподними-ка ногу. Вот так, так!
Маркетто. Что за черт? Вроде с ним еще кто?
Корнаккья. Ох! Ну чего тебе, Маркетто? Чтоб ты провалился!
Маркетто. Сказывай, где мессер Джаннино.
Корнаккья. Ступай в лавку Гвидо, золотых дел мастера. Там его и сыщешь.
Маркетто. Верно говоришь?
Корнаккья. Еще бы. Точно знаю.
Маркетто. Лечу к нему.
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Гульельмо. Это ли награда за все мои лишения? Это ли утешение моей старости? Для того ли прожил я свою долгую жизнь, чтобы на склоне лет сносить одни огорчения? Бедный, несчастный Педрантонио! Ах, Лукреция, Лукреция! Какой черной неблагодарностью отплатила ты за мою отеческую заботу о тебе! Видит Бог, не такой награды заслуживали мои благодеяния. Подобного я мог ожидать от кого угодно, но только не от той, которая всегда выказывала ко мне столько заботливости и внимания. Ах, злодейка! Какой жестокостью надо было исполниться, чтобы вначале обесчестить своего отца (ибо хоть ты мне и не дочь, но для всех ты считалась моей дочерью), а потом со спокойной совестью согласиться на его смертоубийство? Воистину, мир погряз в скверне. Мог ли кто-нибудь помыслить, что за всей этой святостью, за всеми благочестивыми речами таится столь ядоносное жало? В наше время ни одна девица не доходила до подобного коварства. Тем хуже для меня, ежели не покараю ее примерно. Деваться им сейчас некуда. Я же пойду к аптекарю Грегорио: пусть приготовит отвар, который возымеет действие через час-другой после того, как его испробуют. В его преданности я не сомневаюсь, так что дело будет шито-крыто и не дойдет до ушей комиссара. Последний же и засвидетельствует, что я не обагрил руки в крови. Не будет ей моего прощения. Лючия, поди, уж привела моего духовника, брата Керубино: не хочу, чтобы они умерли без покаяния. Полагаю, и он не станет придавать это дело огласке, ибо питает ко мне безмерное уважение и всячески готов мне услужить. Поспешу к аптекарю кратчайшим путем.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Сгвацца. Ха-ха-ха! Хоть полсвета обойди, а другого такого удальца, как я, не найти! Не жизнь, а сказка! Что там папа, император, вельможи! Что мне любовные утехи да богатство! То ли дело попить-поесть в свое удовольствие. Вот кабы не еда, так и впрямь беда. Расскажу я вам, милостивые государи, чем все дело прикончилось. Как я вам давеча сказывал, пошел я к своему другу-приятелю, прокурору. Об эту пору он в аккурат к трапезе изготовился. А на столе у него, братцы мои, зайчатинка — язык проглотишь. Увидал он меня и спрашивает, отобедал я аль нет. Я на стол глядь — никак нет, говорю. Ха-ха-ха! Да что тут долго толковать? Сел я, стало быть, за этот райский стол и, поскольку приятеля моего какая-то муть свела, взял да и уписал в одиночку зайчоночка — так во рту и растаял. Хотел было и с цыпленочком управиться, — был там еще и цыпленочек, — да как ни лестно, а уж не было места. И почто у людей животок с ноготок? Приставила нам природа пару жердей длиннющих да пятерней загребущих, а много ли с них проку? Укоротить бы их чуток и прочие телеса к утробе подогнать — был бы толк! Ну да уж что есть, и на том спасибо! А ведь немало еще охотников подкормиться на этом свете, да только не дюже сладко им приходится. А все потому, что, кто помоложе, не больно-то жалуют нашего брата за своим столом. Им бы все больше биться да колотиться, не жалея кулаков. Ну и пусть их. Что до меня, то я на свою долю не ропщу. Покуда живу — не тужу, глядишь, и дальше не помру! Не забыть бы проведать Лоренцино да свести его к мессеру Джаннино. Ба, да вот он сам. А с ним Верджилио и Маркетто. С чего это он так горячится? Однако послушаю, об чем речь.