Мать взяла рисунок и как завороженная принялась его рассматривать.
— Боже мой! — выдохнула она. — Это же я! Целая жизнь прошла…
Неожиданно она заплакала.
— Я помню, как маленькой еще мечтала о сцене… О том, что у меня будет большая семья — трое детей — и как мы будем обедать и ужинать все вместе. Мы будем смеяться, обсуждать новости, беседовать, рассказывать о том, что с нами случилось за день… И где все это? Какая же жестокая штука жизнь!
Руки у матери дрожали.
— Бабушка Даша, какая она была хорошая. Но все время грустная…
— Ты говоришь, что она была из Литвы?
— Да, оттуда.
«А как же древний итальянский род?» — чуть было не сказала Вера, но вовремя осеклась. Неужели все-таки произошла ошибка?
— Там какое-то безумное смешение кровей: грузинской, польской, литовской, русской, — продолжала мать.
— Может, ты покажешь мне ее фотографии?
— Тебе это нужно прямо сейчас?
— Ну, пожалуйста, мамочка! Ну хочешь я сбегаю за пирожными.
— Мне же нельзя, — с видом оскорбленной добродетели выпрямилась мать. — Сценический образ, фигура…
— Ну мам, — подлизывалась Вера. — Иногда немного можно. Нужно баловать себя.
— Ладно, уговорила. Возьми эклеры, только с ванильным кремом, с шоколадным — не надо. И тирамису, которое продают в пекарне на углу. Оно у них замечательное — легкое, воздушное… И это все в последний раз. Больше ни-ни. А я пока сварю кофе. Только побыстрее. А то уже воображение разыгралось…
Сидя за столом с кофе и пирожными, Вера рассматривала старый фотоальбом.
— Вот Дарья Андреевна, смотри. Красавица. Твоя бабушка Люся все время говорила, что я — в нее.
В Дарье Андреевне Шевардиной грузинская кровь явно преобладала. Она была высокой, с тонкими чертами лица и копной черных вьющихся волос. Снимков было немного. Дарья Андреевна в Парке Горького, на первомайской демонстрации, с семьей — маленькой дочкой и мужем. И еще пара фотографий, где она на природе.
— Вот и все! Царствие ей небесное. Участок нам от нее достался. И квартира двухкомнатная, которую потом на эту трехкомнатную обменяли.
— Мам, скажи, пожалуйста, а драгоценностей от Дарьи Андреевны никаких не осталось?
Минуту-другую мать колебалась, а потом со вздохом проговорила:
— Остались.
— А почему ты мне никогда раньше об этом не говорила? — изумилась Вера.
— Ты — женщина легкомысленная, тип психики еще неустойчивый. Тебя любой хмырь окрутить может, — сердито поджала губы мать.
Вера не знала: то ли огорчаться, то ли смеяться над такой «характеристикой».
— Мам. Ну вообще-то я взрослая… Не забывай, что сама уже мама. Пашка растет.
— Да. Растет… В том-то и проблемы! А что мы ему можем дать?
Это была больная тема. Вера стиснула руки.
— Драгоценностей немного, — вновь вернулась к теме мать. — Брошка, ты видела ее, я в ней часто выступала. Такой цветочек, а вокруг камешки.
— Да, красивые стразики.
— Стразики! — усмехнулась мать. — Бриллианты чистой воды, только я тебе не говорила об этом.
— Да-да, я легкомысленная и неустоявшаяся, я об этом уже слышала.
— Прости. Но это всего лишь констатация факта. Как ты могла выйти за такого, как Валерик?
— Мама!
— Молчу! Хорошо, я тебе все покажу. Кто знает, может быть, завтра меня не станет, ты должна знать, где наши фамильные драгоценности лежат. Вдруг понадобятся на черный день.
— Мама! Живи долго! — испугалась Вера. — Тебя еще позовут на сцену, ты будешь выступать, радовать нас с Пашей… Все будет хорошо, вот увидишь!
— Как же! Позовут и приплатят! Сама знаешь, как у нас все делается. На сцене царит посредственная эстрада. Как сейчас называют этих девушек? «Поющие трусы», кажется? Вот-вот. Молодое мясо, которое раскрывает рот под фонограмму. А живой красивый голос никому не нужен.
— Мамочка!
— Ладно. Расчувствовалась старуха. Сейчас.
Мама величественно выплыла из комнаты, а через пару минут вернулась со шкатулкой.
— Я ее сто раз видела, — разочарованно проговорила Вера. — Там же обычные безделушки…
— Не торопись. Она с секретом.
Шкатулка была старой, присмотревшись, Вера поняла, что шкатулка и сама антиквариат и произведение искусства.
— Дарье Андреевне принадлежала. Она же из благородного рода происходила. Наверное, кое-что сохранилось во время революции.
— Вот потому я и хотела узнать в генеалогическом центре, кто наши предки, — начала Вера, но мать отмахнулась.
— Поэтому я тебе не могу ничего до конца доверить. Ты слишком поддаешься влиянию. Все эти центры — шарлатаны и жулики. Ради денег они твое происхождение от Мамая выведут. Или вообще от Тутанхамона.