Джорджо не стал бы даже примерять новую шляпу, а прямо уплатил бы за нее, но он понимал, что простая осторожность требует, чтобы он ее примерил. Он снял с головы фетровую шляпу, и все увидели, что лицо его покрыто каплями пота.
— Жарко? — насмешливо спросила продавщица.
Джорджо ответил не сразу. Ему показалось, будто этот вопрос дает ему удобный повод объяснить, что он так вспотел только потому, что долго и быстро шел, а вовсе не из за чего-нибудь другого. Но он не отважился вступить ни в какие объяснения. Только пробормотал:
— Да, здорово жарко! — и вытер лоб.
Он расплатился и вышел из магазина, забыв захватить свою старую фетровую шляпу. Новая шляпа была ему мала, она непрочно сидела на голове, сползала набок, и это сильно раздражало его.
На площади Баррьера, через которую ему вновь пришлось пройти, Джорджо увидел Джованни в компании трех других рабочих. Он нерешительно приблизился к ним, заранее понимая, что каждое его слово, каждый жест теперь настолько неестественны, что непременно вызовут подозрение.
Все четверо холодно поздоровались и равнодушно посмотрели на него. Нет, ему это не померещилось со страху — никогда они еще так с ним не обращались! Они с любопытством глядели на него, но никто не произносил ни слова.
Теряя самообладание от ужаса, он сделал последнюю попытку и с нарочитой непринужденностью предложил:
— Пошли в остерию? Сегодня вечером я угощаю.
Джованни ответил:
— Они подозревают, что ты убийца с улицы Бельподжо, и до тех пор, пока ты не очистишь себя от этого подозрения, они никуда с тобой не пойдут!
Джорджо понимал, что человек, несправедливо заподозренный в таком преступлении, должен схватить за горло всякого, кто посмеет бросить ему в лицо такое оскорбительное предположение. Но он ничего не мог поделать с охватившей его дрожью — руки и ноги его не слушались, он был не в силах произнести хотя бы слово!
Рабочие удалились, с ужасом и отвращением оглядываясь на него. Их подозрение превратилось в уверенность.
Джорджо, пошатываясь, двинулся дальше.
Пройдя несколько шагов, он вдруг почувствовал, как кто-то резко стиснул ему оба запястья и чей-то голос крикнул над самым его ухом: «Именем закона!»
Он был во власти ужасной галлюцинации, хотя у него хватило здравого смысла понять, что это всего лишь галлюцинация. Он слышал ужасающий грохот, рушились какие-то гигантские предметы, до него доносились проклятия несметной толпы, а перед глазами стоял Антонио и смеялся ему прямо в лицо; Антонио не вынимал рук из карманов; должно быть, он сжимал в них свое вновь обретенное сокровище. Больше Джорджо ничего не помнил.
Очнувшись, он увидел, что лежит на своем тюфяке. В комнате находился полицейский.
Двое мужчин в штатском — один из них, невысокий и коренастый, с пухлым и добрым лицом, видимо, был старший — пересчитывали деньги, которые они уже обнаружили под тюфяком Джованни.
Тот, должно быть, помог им поднять доски, а теперь стоял в углу, и вся его поза выражала почтение. У дверей топтался второй полицейский, он сдерживал толпу, напиравшую снаружи.
— Убийца! — крикнула какая-то старуха, которой удалось наконец переступить через порог, и яростно плюнула.
Он пропал! Он не в силах был ничего отрицать, и хуже всего было то, что он даже не мог найти слов, чтобы описать пережитые им мучения, что хоть отчасти смягчило бы вину. Ведь для всех этих людей он был лишь смертоносной машиной, каждое движение которой приносило вред или грозило принести его; а между тем сам Джорджо чувствовал, что он всего только жалкая игрушка, жертва злосчастного стечения обстоятельств.
Человек с добрым лицом мягко спросил, чувствует ли он себя лучше, потом осведомился о его имени. В лице этого человека не было и следа ненависти или презрения, и, назвав свое имя, Джорджо не сводил с него глаз, чтобы не видеть толпы, бесновавшейся у дверей.
Потом человек с добрым лицом приказал полицейскому ввести женщину и владельца шляпного магазина — для опознания преступника.
— Не надо! — взмолился Джорджо, и крупные слезы потекли по его лицу. — Мне кажется, вы так добры, не надо мучить меня напрасно. Я вам скажу правду, всю правду.
Он на мгновение запнулся, словно подчиняясь инстинкту, который повелевал ему молчать ради собственного спасения, но достаточно было его собеседнику нетерпеливо передернуть плечом, и Джорджо перестал колебаться.
— Я убил Антонио, — проговорил он упавшим голосом.