Дело в том, что король этот всегда во время еды кормил таким образом одного или нескольких бедняков для спасения своей души.
Испанец, увидев, как кормят этого бедняка, спросил короля, кто он такой и что означает, что он так ест.
Король отвечал:
— Это нищий во Христе, и милостыню, которую я ему подаю, я подаю Христу, ибо, как ты знаешь, он учит нас, что всякий раз, как мы оказываем благодеяние единому от малых сих, мы его оказываем ему.
Испанец говорит:
— Синьор мой, вы мне простите то, что я вам скажу?
— Говори, что хочешь.
И тот говорит:
— Много глупых вещей нашел я в вашей вере, но эта мне кажется глупее всякой другой. Ибо, если вы верите в то, что этот нищий — ваш господь Иисус Христос, то на каком основании вы с позором кормите его там, на земле, тогда как сами с почетом едите здесь, наверху? По правде говоря, мне кажется, что вы должны были поступить как раз наоборот, а именно, чтобы вы ели там, а он на вашем месте.
Король, чувствуя себя уязвленным так, что ему уже трудно было защищаться, привел множество доводов, но испанец оставался при своем, и, в то время как синьор думал, что ему удалось приблизить того к истинной вере, он его отдалил от нее на тысячи миль и вернул к прежней вере.
А разве не правду сказал этот испанец? Какие же мы христиане и что у нас за вера? Мы щедро отдаем богу все, что нам ничего не стоит, как-то: «Отче наш», «Богородицу» и другие молитвы; мы бьем себя в грудь, надеваем власяницу, гоняем на себе мух[56], ходим за крестным ходом и в церковь, набожно выстаиваем обедни и делаем многие подобные же вещи, которые ничего нам не стоят. Но если нужно накормить нищего, даем ему немного бурды и загоняем его в угол, как собаку; а когда нужно пожертвовать неимущим, мы обещаем им бочку плохого вина, мелем червивое зерно и сбываем другие припасы, которые нам не по вкусу, — и все это мы отдаем Христу. Мы думаем, что он страус, который даже железо переваривает. У кого дочка косая, хромая или кособокая, тот говорит: «Я хочу отдать ее богу», а здоровую и красивую оставляет себе. А у кого сын убогий, тот молит господа, чтобы он его к себе призвал; у кого он хороший — молит господа, чтобы он его к себе не призывал, но даровал ему долгую жизнь. И так я мог бы перечислить тысячу вещей, из которых худшие мы отдаем тому самому господу, который даровал и предоставил нам все.
Таким образом, доводы испанца были безусловно неопровержимы, ибо в этом мире лицемерие подчинило себе человеческую веру.
Новелла CXXXIV
Петруччо из Перуджии, узнав от своего священника, что распятый — его должник, рубит распятого топором, требуя от него сто динариев за каждый, и в конце концов получает свои деньги
В области Перуджии жил в старину некто по имени Петруччо, человек с норовом и большой буян. Он каждое воскресенье ходил к обедне в свой приход к св. Агапиту и слышал, как священник, собирая пожертвования, говорил, как это принято: «Centum per unum accipietis, possidebitis vitam aeternam»[57],— и опускал деньги в кружку, которая тут же поблизости была прикреплена к подножию деревянного распятия. И обедни и пожертвования шли своим чередом. Но вот в один прекрасный день Петруччо сказал священнику:
— А эти сто динариев за один, что вы нам обещаете, когда же мы их получим? И кто должен нам их дать?
Священник отвечал:
— Вот этот самый господь наш, здесь распятый, воздаст тебе сторицей за единый динарий, когда бы ты этого ни пожелал, стоит тебе только пожелать; как ты видишь, он получает все приношения, так как я все ему их отдаю, опуская динарии в эту самую кружку.
Петруччо говорит:
— Если так, то мне это нравится.
Проходит месяц, проходит два, а Петруччо все ждал, когда господь наш раскачается и заплатит ему сторицей, но, видя, что денег все нет да нет и что тот, кого ему назначили должником, сиречь господь наш, и в ус себе не дует, однажды вечером сказал:
— Должник, на которого священник уже не раз мне указывал, ничего мне не платит. Больше я ждать не намерен. Я должен знать наверняка, надлежит ли мне получить с того, о котором священник мне столько раз говорил. — Берет топор и в один прекрасный день отправляется в церковь, подходит к самому распятию и говорит:
— Верни мне мои деньги.
Распятый не шелохнулся и молчит. И говорит Петруччо: