— Мой брат там? — спросил он.
Пьета кивнула:
— Они прибыли недавно.
— Ну и как все прошло? Как принял их твой отец?
— Сначала он был поражен, но потом, по-моему, обрадовался. По крайней мере, я очень на это надеюсь. У него сегодня выдался очень напряженный день.
— Ладно, мне пора, — с грустью сказал Микеле. — А ты передай сестре мои поздравления.
— Нет, останься! — Эти слова вырвались у Пьеты прежде, чем она успела подумать.
Он покачал головой:
— Там у вас все так хорошо. Я не хочу создавать проблем.
— Идем со мной. Посидим вместе на улице. Я попрошу Федерико принести тебе бокал вина и что-нибудь перекусить. И еще я шепну твоему брату, что ты здесь. Неужели ты не хочешь с ним поздороваться?
— Да, разумеется, но только если ты уверена, что…
Пьета улыбнулась:
— Да, я уверена. Абсолютно уверена.
Он с некоторой неохотой проследовал за ней через увитую цветами свадебную арку и присел за уличный столик.
Зайдя внутрь, она сначала разыскала Федерико, а потом подошла к столику родителей. Отец сидел рядом с юным Беппи. Его лицо выражало неподдельное сожаление и печаль.
— Я тебя не знаю, — услышала она его слова. — Я тебя совсем не знаю.
Она быстро прошептала что-то на ухо юноше, а потом вернулась на улицу, чтобы посидеть с Микеле на свежем воздухе. И теперь, потягивая вино и прислушиваясь к доносившемуся изнутри праздничному гомону, она размышляла над тем, как эти люди изменят жизнь ее семьи, в которой и без того за последние недели случилось столько перемен.
Пьета никак не ожидала увидеть такую сцену. Внутри «Маленькой Италии» официанты убирали столики, в то время как засидевшиеся гости допивали вино или дотанцовывали последний танец. А снаружи за одним столиком собрались папа, кузен Беппи и Микеле. Перед ними стояла початая бутылка бренди, и все трое дымили толстыми сигарами. Папа, более чем разгоряченный от выпитого шампанского, был в ударе и охотно делился с молодежью воспоминаниями юности.
Сначала, увидав, как Пьета мирно беседует с Микеле за уличным столиком, он пришел в ярость.
— И что же он тут делает, а? — зашипел он на дочь.
Но молодой Беппи остановил его; он поднял руку и быстро сказал:
— Он мой брат, zio[45]. Он пришел повидаться со мной.
Казалось, у отца разом пропало всякое желание негодовать. Он позвал Федерико, велел принести им бренди и сигар и сел с ними за столик.
— Когда мне было столько же лет, сколько тебе, — начал он, кивая на Беппи, — я во всем брал пример с Джанфранко. Много лет я буквально боготворил его. Оглядываясь назад, я вижу, что он никогда этого не заслуживал. Даже когда мы были детьми, его истинный характер видели все, у кого были глаза. Все, кроме меня, разумеется. Я повсюду следовал за ним по пятам, подражал ему, делал такие вещи, вспоминать о которых мне даже теперь стыдно… Сначала это были обычные шалости — постучать, например, кому-нибудь в дверь, а потом опрометью броситься прочь, или спрятаться и окатить прохожего водой из водяного пистолета. Не сомневаюсь, что все мальчишки хоть раз в жизни проделывали подобное. Но когда мы подросли, Джанфранко захотелось во всем на шаг опережать меня. Мы воровали у тех, кто был беден. Так, ерунду, нам ничего из этого было не нужно, — просто ради азарта. Мы убивали мелких животных и птиц, притворяясь, будто мы охотимся, хотя теперь я понимаю, что на самом деле за этим стояло нечто более серьезное.
Никогда прежде Пьета не слышала от него ничего подобного.
— Наверное, он хотел показать свою власть, — предположила она.
— Точно. — Отец глубоко затянулся сигарой. — Власть надо мной и над всем миром.
Микеле внимательно слушал его, не меняя выражения лица.
— Вы, наверное, много размышляли над этим спустя годы, да? — негромко спросил он.
Беппи встрепенулся; похоже, он забыл, что беседует с сыном Джанфранко.
— У меня на это было много времени, — ответил он так же негромко, — нет, я не винил во всем только твоего отца. Я вполне мог бы сказать «нет». Идти своей дорогой. Но в Равенно заняться было нечем, а Джанфранко всегда создавал какое-то оживление. Я был слишком наивен, чтобы понять, что в один прекрасный день он начнет войну и против меня. Это потом он причинил мне столько зла: пытался украсть у меня Катерину, добился, чтобы меня уволили с работы. Очень долго я злился на него, но теперь вижу, что этим он грешил с самого начала. Он никогда не был мне тем другом, какого я хотел бы в нем видеть.