При одной мысли об этом меня разрывало изнутри. Сменить мой родной город и перспективы на английскую деревню, чтобы научиться говорить по-деревенски я отказывалась. Мое отвращение к Патрику усилилось. Но я старалась этого не показывать. Хотя, он все равно чувствовал мою холодность.
Время от времени Патрик ставил меня своими вопросами в тупик. Возможно, так он удовлетворял свою потребность в доминировании.
Например, в Москве Патрик вдруг начал обсуждать рождение детей. Он спросил меня:
– Ты за аборты или нет?
– Я не знаю. Если женщина испытывает материальные трудности, то, наверное, ей лучше подождать с рождением ребенка?
Нашел у кого спросить, блин. У 28 летней девственницы. Я может быть и не спешила ее лишаться из-за обширных знаний на тему абортов, их последствий и заболеваний, передающихся половым путем. Если бы не мое медицинское образование, я может быть так трепетно не относилась к своему организму.
Аборт, знаете ли, страшная штука. Я боялась их как огня и ни одного не делала. Для меня это слово звучит хуже, чем расстрел. Аборт это как попытка самоубийства, только еще хуже. Лучше уж дрочить, чем аборты делать. Я до сих пор так думаю. И никто меня в этом не переубедит.
Патрика мой ответ не устроил. Он решил сделать ход конем.
– А как ты считаешь, стоит ли делать аборт женщине, у которой уже есть 6 детей, которая живет в нищете и, которая больна сифилисом?
– Конечно, стоит. – попалась в ловушку я.
– Ты только что убила Моцарта! – пригвоздил меня Патрик.
– Ну не знаю. – смутилась я. Мне стало действительно неловко, что я только что приговорила к виртуальной смерти самого Моцарта.
Патрик сказал, что он очень хочет детей, так как считает жизнь без детей бессмысленной.
Однажды, в Питере мы гуляли вдоль Невы вечером. Было темно, светили фонари и вода в реке казалась абсолютно черной. Настолько черной, что мне стало страшно. Я сказала об этом Патрику.
– Смотри какая темная и страшная вода в реке. – обратила я его внимание.
Патрик был не в курсе кровавой истории Питера. Он не догадывался о всех этих жертвах революций, восстаний, войн. А для меня Питер это история моей страны, которую я пропускала через себя в художественных и документальных фильмах.
Да и вообще, я всегда обладала сверх чувствительностью. Могу считать эмоции незнакомого помещения. Эмоции не всегда позитивные. Эта моя эмпатическая особенность всегда доставляла мне неудобства. Но, и информировала меня довольно точно о потенциальных возможностях того или иного места.
– Ты бы смогла в эту воду прыгнуть? – задал странный вопрос Патрик.
– Нет. – отрезала я.
– А если бы в этой воде тонул ребенок или животное смогла бы? – не унимался Патрик. Глаза у него горели странным любопытством.
– Не знаю. – смутилась я. – Честно, не знаю смогла бы или нет. Вода очень страшная. – оправдывалась я.
– А ты бы смог прыгнуть в эту воду, чтобы спасти ребенка или животное? – спросила я.
– Да. – ответил Патрик.
Я посмотрела на него как на потенциального героя.
– Молодец. – вздохнула я. – А я бы, наверное, не смогла....
На самом деле никто не знает на что способен в экстренной ситуации. Пообещать можно все что угодно, а потом струсить. Или заранее можно объявить себя трусом, а поступить как герой. Но в те годы, я верила людям на слово. Если человек про себя что-то хорошее говорит, значит он такой и есть. Наивность. Которая мне потом дорого обходилась.
Еще Патрик смешно шутил на тему моей гиперопеки над ним, которую я проявляла не осознанно, на инстинктивном уровне. Я следила за его перемещениями по улицам и дорогам Москвы, как мамаша следит за несмышленым ребенком. Почему-то, я считала его слишком беззащитным и беспомощным перед нашими суровыми российскими реалиями. Мне казалось, что он обязательно не туда зайдет, ему что-нибудь упадет на голову или его собьет машина.
Когда я переходила дорогу, я всегда следила за тем, чтобы Патрик шел рядом со мной. Я не надеялась на остроту его английской реакции в случае чего.
Однажды, на улице Москвы мы увидели мальчика с собачкой. Он вел ее на поводке.
Патрик заулыбался и, указывая на песика сказал мне:
– Посмотри. Это я!
Я удивилась: – Почему это ты?
– Это я, потому что, ты ведешь себя со мной так же, как тот мальчик со своей собачкой. – улыбался Патрик. – Патрик, ко мне! Патрик, стоять! Патрик, сидеть! Патрик, голос! – шутил Патрик.
Я подумала, что немного переборщила с опекой. Но, что поделать, если способности Патрика за себя постоять не вызывали у меня доверия? Рядом с ним я не чувствовала себя в безопасности. И считала его человеком, не способным позаботиться ни о себе, ни обо мне. А нянчится с ним, если он вдруг попадет под машину мне не хотелось. Медик я или где?