В то время как другие дети мечтали ускользнуть из-под родительского надзора, Изабел жаждала некоей внутрисемейной гармонии, которой так и не дождалась. Родители использовали ее как пешку в своих бесконечных поединках. В отчаянной попытке сохранить себя девушка, едва достигнув восемнадцати лет, ушла из дома и с тех пор жила, как считала нужным. Шесть лет назад отец умер от цирроза, а вскоре за ним последовала мать. Изабел исполнила свой долг, но скорбела не столько по ним, сколько по зря растраченным жизням.
Свет фар скользнул по узкой извилистой улочке с живописными каменными зданиями, стоявшими у самой дороги. Чуть дальше она заметила скопление магазинчиков, закрытых на ночь металлическими решетками. Все в этом городке казалось древним и причудливым, если не считать гигантского постера с Мелом Гибсоном на стене здания. Чуть пониже названия картины, буквами поменьше, было выведено имя Лоренцо Гейджа.
И тут ее наконец осенило. Правда, поздновато. Живопись Ренессанса ни при чем! Этот Данте — двойник Лоренцо Гейджа, скандального актера, недавно доведшего до самоубийства ее любимую актрису!
Ее опять затошнило.
Сколько фильмов с участием Гейджа она видела? Четыре? Пять? И то слишком много, но Майкл любил картины в стиле экшн: чем больше насилия, тем лучше. Теперь с нее хватит! Больше никогда в жизни!
Хотелось бы, конечно, знать, испытывает ли Гейдж хотя бы слабые угрызения совести из-за гибели Карли Свенсон. Возможно, трагедия сделала ему дополнительную рекламу. Почему приличных женщин так и тянет к мерзавцам? Должно быть, дело именно в стремлении спасти. В потребности верить, что лишь ты нашла в себе достаточно сил, чтобы превратить распутного шалопая в достойного мужа и отца. Жаль только, что это не так-то легко.
Выбравшись из города, она снова включила освещение и уткнулась в карту. Потом прочла указания: «Проехать по дороге из Касалеоне около двух километров и свернуть направо у Расти Эйп». (рыжая обезьяна )
Расти Эйп?
Она представила облупившегося Кинг-Конга и зябко повела плечами.
Еще два километра — и свет фар выхватил бесформенный силуэт на обочине дороги. Изабел сбавила скорость и увидела, что Расти Эйп — вовсе не разновидность гориллы, а бренные останки «эйп» — одного из тех небольших транспортных средств, так любимых европейскими фермерами. Эта жестянка когда-то была знаменитым трехколесным грузовичком «эйп», хотя все шины были давно сняты.
Она свернула, и под днищем застучали камни. В указаниях упоминался вход в «Villa dei Angeli», виллу Ангелов.
Поэтому она провела «панду» через очередную путаницу идущих в гору дорожек, прежде чем увидела открытые железные ворота, отмечавшие въезд в виллу. Усыпанная гравием аллея, скорее похожая на тропу, именно та, которую она искала, находилась совсем рядом. «Панду» бросало из стороны в сторону, щебень и камешки летели из-под колес.
Перед ней выросло темное сооружение. Изабел нажала на тормоза. Она была поражена. Потом все же выключила зажигание и откинулась на спинку кресла. В душе нарастало отчаяние. Эта полуразрушенная, заброшенная груда камней и есть тот сельский домик, который сняла Дениз? Не тщательно отреставрированное здание, как объяснял риелтор, а грязная хижина, выглядевшая так, словно внутри до сих пор жили коровы.
Одиночество. Отдых. Размышления. Действие.
Сексуальное исцеление больше в ее планы не входило. Она не будет даже думать об этом.
Одиночества тут сколько угодно, но как возможно отдыхать, а тем более обрести атмосферу, способствующую размышлениям, будучи запертой в этой руине? А размышления жизненно важны, если она хочет составить план действий, чтобы вернуть жизнь в прежнее русло. Ее ошибки накапливаются с угрожающей скоростью. Трудно припомнить, когда она в последний раз действовала, как уверенный в себе и своих знаниях компетентный человек.
Изабел потерла глаза. По крайней мере хоть одна тайна разгадана. Теперь понятно, почему плата за аренду так ничтожна.
Она едва нашла в себе силы выйти из машины и подтащить чемоданы к двери. Стояла такая тишина, что она слышала звук собственного дыхания. Она бы отдала все за дружеский вой полицейских сирен или уверенный рокот самолета, летевшего из Ла-Гуардиа. Но здесь раздавался только треск кузнечиков.
Грубо сколоченная деревянная дверь была не заперта, как и обещал риелтор, и когда Изабел тронула ее, раздался совершенно киношный скрип, как в фильме ужасов. Она уже приготовилась защищаться от стаи летучих мышей, но ничего более зловещего, чем затхлый запах старых камней, не обнаружилось.
«Жалость к себе парализует, друг мой. Как и менталитет жертвы. Ты не жертва. Ты снова наполнена великолепной силой. Ты…»
«Да заткнись ты», — велела она себе и стала шарить по стене, пока не нашла выключатель торшера с лампой мощностью не более чем у лампочки из елочной гирлянды. Все же Изабел смогла рассмотреть холодный голый пол, выложенный плиткой, несколько древних предметов обстановки и неприветливую каменную лестницу. Хорошо еще, что коров нет.
Поняв, что сегодня она вряд ли сможет что-то сделать, Изабел схватила самый маленький чемодан и поплелась наверх, где нашла действующий туалет и даже душ — спасибо тебе, Матерь Божья, — а также маленькую неуютную спальню, больше похожую на монашескую келью. Какая горькая ирония, особенно после того, что она проделывала прошлой ночью!
Рен стоял на Понте алла Каррайя и смотрел на реку Арно с ее мостами, что были построены взамен разбомбленных люфтваффе во время Второй мировой войны. Гитлер пощадил только Понте Веккио, выстроенный в четырнадцатом веке. Однажды Рен пытался взорвать лондонский Тауэрский мост, но Джордж Клуни успел пристрелить его раньше.
Ветер играл коротким локоном на лбу Рена. Днем он постригся, заодно и побрился, а поскольку решил избегать сегодня освещенных публичных мест, то вынул коричневые линзы. И вот теперь чувствовал себя голым. Иногда очень хотелось сбросить собственную кожу.
Француженка, с которой он переспал прошлой ночью, напугала его… нет, скорее, привела в дрожь. Он не любил людей, неверно судивших об окружающих. И хотя он, как и мечтал, получил свою долю анонимного секса, что-то было решительно не так. Интересно, как же это он ухитряется повсюду натыкаться на неприятности?
Двое парней самого бандитского вида направились к нему с другого конца моста, явно прикидывая, будет ли он сопротивляться, если они попытаются отобрать бумажник. Их развалистая походочка напомнила Рену о собственной юности, хотя его преступления больше были направлены на саморазрушение. Он был мальчишкой-хулиганом, слишком рано понявшим, что все его выходки — лучший способ привлечь внимание. Чем больше времена меняются, тем больше остаются прежними. Никому не уделяется внимания больше, чем плохим парням.
Он потянулся за сигаретами, хотя бросил курить полгода назад. В смятой пачке была всего одна сигарета: ровно столько он позволял себе иметь в кармане.
Рен зажег сигарету, щелчком отбросил спичку через перила моста и стал спокойно наблюдать, как парни подходят ближе. К его разочарованию, они, обменявшись неловкими взглядами, прошли мимо.
Он втянул дым в легкие и велел себе забыть о прошлой ночи. Но не смог. Светло-карие глаза незнакомки сияли умом, а некая сдержанная утонченность возбуждала его, и, видимо, поэтому он не сумел вовремя сообразить, что она не в себе. Мало того, он не мог отделаться от неприятного сознания, что каким-то образом взял ее против воли. На экране он был способен с легкой душой насиловать женщин, но в жизни даже представить себе не мог такой мерзости.
Рен пересек мост и направился по пустой улочке, захватив с собой свое дурное настроение, несмотря на то что должен был пребывать на седьмом небе. Все, ради чего он трудился, вот-вот осуществится. Фильм Говарда Дженкса создаст ему репутацию истинного профессионала, которая до сих пор оставалась достаточно сомнительной. И пусть денег у него было больше чем достаточно для беззаботной, беспечной жизни до конца дней, он слишком любил свое дело, а тут у него была роль, которой он так долго ждал. Его герой, преступник и негодяй, наверняка останется в памяти зрителей так же надолго, как Ганнибал Лектер. Все же нужно как-то прожить шесть недель до начала съемок, а этот город душил его. Словно дома смыкались вокруг, не давая свободно вздохнуть.