– Ну что тут интересного, голой сидеть? И тут абсолютно ничего интересного,– скривила губы Бирюкова, глядя на рисунок.
– Дело не в том, в конце концов, кто позировал. Имена натурщиц нам ничего не говорят. А имена художников говорят. Вопрос в том, как нарисовано, какими изобразительными средствами художник добился нужного эффекта. Или не добился, – продолжила свой экскурс в живопись Подзорова, – Вот, например, море пишут тысячи, а Айвазовский один. Дело в работе. Этот рисунок, конечно, традиционная классика. Может быть, немного навязшая в зубах. Но работа хорошая. Видна рука мастера.
Андрей слушал, не все понимал, но запоминал на будущее. У Подзоровой в этом плане было чему поучиться. Она следила за новостями культуры, не пропускала художественных выставок, театральных премьер, даже ходила на лекции по гипнозу и передаче мыслей на расстояние. А уж андеграунд, как она утверждала, был ее вторым домом. Ей даже очень подходящую кликуху дали – «черный квадрат» Она этот загадочный «Черный квадрат» то и дело вспоминала, и сама в этот момент делала такое же необъяснимое, непроницаемое лицо. И Фигурой она на квадрат смахивала.
Слух о том, что у Андрея есть рисунки, пронесся по общаге. Пришел один, другой. Андрей с ужасом представил себе картину паломничества. Все, кому ни лень, станут ломиться. Спасало, что пятикурсников в общаге оставалось немного, а младшекурсники чувствовали дистанцию и тревожить пятикурсников не решались. Как говорится, детям до шестнадцати вход воспрещен. И все же визиты непрошенных гостей стали напрягать. Андрей на двери кнопкой пришпилил листок «посторонним вход воспрещен».
Паломничество закончилось. Все приедается. И Андреева эйфория от обладания рисунками быстро прошла. Расхотелось их разглядывать. Но поскольку как истинные произведения искусства рисунки, не теряли ценности в чисто художественном плане, он решил, подражая работникам музея, переместить их в хранилище. Подзорова говорила, что музеи в своих хранилищах имеют такие шедевры, коим цены нет. В хранилищах картины хранятся плотно, почти как книги в шкафу. А если бы их все выставить, так никаких бы выставочных площадей не хватило. Андрей разделил свои шедевры на две партии. Два листа засунул на полку под книги, а остальные три – в старый тубус с запасными листами ватмана, так что сам черт не сыщет.
Восьмого марта, мальчики не только поздравляют и закупают, но даже берут на себя часть кулинарных нагрузок. Жареная картошка, конечно, остается за Полиной, непревзойденным мастером этого блюда. Блестящая, ароматная, с оранжевой корочкой, луком и шкварками – это ее секрет, ее гордость. Как диалектик, Полина отмечала, что жареная картошка – яркий пример перехода количества в качество.
– Каждый дурак поджарит на двоих, даже на троих, – говорила Полина, – А попробуй, поджарь полную сковороду на такую орду. А попробуй три больших сковороды, одна за другой. Чем больше жарится, тем сложнее жарить.
У девочек было две больших чугунных тяжелых сковороды. На них Полина и жарила. Во время приготовления, а тем более, поедания жареной картошки она добрела душой. Но порнография оказалась сильнее гастрономии. О порнографии она не забыла. Полина уже выяснила, что Нинка о рисунках не знала. Она давно не бывала в общаге. И ей никто не успел рассказать эту новость. Полина держала сюрприз для Шабриной в рукаве. Просто чтобы видела, с кем связалась.
В вопросах высокой морали Полина была поэтом. Как Некрасов, поэтом-гражданином. Поэт издалека заводит речь, поэта далеко заводит речь. И она начала с того, что не только перо можно приравнять к штыку, но и кисть, и даже карандаш. А некоторые хранят у себя похабщину. И после ночи, проведенной неизвестно где, являются на следующий вечер с ободранной физиономией. После «ободранной физиономии» Нина удивленно посмотрела на Андрея.
– Да-да, – сказала Полина, – С ободранной физиономией, с телефоном какой-то Тани и набором порнографических рисунков.
Нина, молча, смотрела на Андрея. Полина следила за ее реакцией. Ее реакция могла раскрыть подробности, которые Нина, конечно же, утаила, и объяснить многое из того, что Полине пока оставалось непонятно. Но речь комсорга прервал провинившийся .
– Может, хватит? – сказал Андрей.
– Вовсе не хватит, – голубые глаза комсорга посерели как сталь.
– Никакая это не похабщина, обычное ню, – защитила рисунки Подзорова, – Я видела. И ничего аморального в них нет. И вообще, это не темы для праздничного стола.
Подзорова сбила Полину с мысли. Но Полина наполовину добилась своей цели. В голову Нинке полезли кое-какие соображения, предположения и догадки. Ее глазки-щелки расширились от удивления. В этот день Нинка, собираясь взять реванш после неудачной ночи, скрупулезно работала над внешностью. Но изумление красило ее куда больше, чем тушь и помада. С большими глазами, с губами от удивления образовавшими почти бублик, с поблекшими от волнения конопушками она похорошела. Но что она могла сказать? Порнографии она не ждала. А то, чего она ждала, и к чему готовилась, еще впереди. Впереди танцы.