Она сама позвала Андрея танцевать, прижалась, как тогда в «Метелице». Не в пример «Метелице», у нее теперь были дополнительные рычаги влияния: тушь и помада, хорошие духи, туфли на шпильках, одежда на выход. И действительно, Нинка почувствовала: ее упругое и благоухающее тело востребовано.
– Выйдем, – предложила она.
Андрей знал, что Рогов, соблюдая неписанный уговор, не нарушит его с Нинкой уединения. Нинка, молча, наблюдала, как Андрей запирал дверь. Он погасил свет, и она выделила для него время помесить упругую массу ее тела. Боясь за пуговки, – все-таки блузка выходная, она чуть помогала ему. Когда он справился с последней, Нинка отодвинулась и сказала.
– Я хочу сначала посмотреть.
– Что там смотреть? Никаких аномалий. Лучше на тебя смотреть, есть на что, – этими словами Андрей резко повысил ее самооценку, и Нинка произнесла требовательно, ставя ударение на каждом слове
– Я хочу посмотреть эти рисунки.
– Рисунки? – удивился Андрей, – Зачем? Там ничего особенного. Это у Полины шиза.
– Т считай, что у меня тоже. Хочу и все. Все обсуждают, а я не видела. Как дурочка. И вообще, желание женщины закон. А сегодня женский праздник. Можешь ты выполнить мое желание хотя бы на праздник?
С явной неохотой Андрей включил свет, бросил тоскливый прощальный взгляд на ее расстегнутую блузку, присел у тумбочки, долго копался, вынул стопку книг, тетрадей, листов и наконец, извлек два рисунка. Нинка изучала тело девушки, как генерал позиции врага перед сражением.
– Ну, ничегошеньки. Что ты в ней нашел?
– Ничего я не нашел. Я это нашел случайно. А из этого тут такое раздули. Уже и не рад
– Не рад? Никаких проблем. Я сейчас это порву.
То, что он не рад, не означало, что это можно уничтожать. Андрей ринулся защищать не столько свою собственность, сколько произведение искусства, как общечеловеческое достояние. Нинка держала общечеловеческое достояние в поднятой руке. Андрей был сильнее и выше. А Нинка была сметливее. Плотный контакт с ее телом во время борьбы за рисунки не прошел даром. Желание обладать рисунками уступило желанию обладать плотью. Уловив нужный момент, Нинка сместила акцент к еще большей суровости.
– Или я рву, или досвидос. Иначе адью.
Андрей стал перед выбором: пожертвовать рисунками ради Нинки или Нинкой ради рисунков. Рисунки было жалко. Жалко как художественную ценность. И не только. Он бы почувствовал себя предателем по отношению к Тане, к образу которой он привык, как к родному, который можно было рассматривать без всяких условий. Но Нинку ему хотелось. Как певал Лорьян: «а мне плевать, мне очень хочется». Андрей предложил компромисс:
– Утром деньги, вечером стулья.
Как говаривал Лорьян, инженерная наука штука скрупулезная, а нескрупулезно только сексом занимаются. Дело было сделано быстро. В тот момент, когда Андрей одевался, Нинка, проворно схватила со стола один лист. И пока он очухался, она успела порвать лист несколько раз, и подбросить над собой вверх. Белые кусочки ватмана посыпались на ее голое тело, как большие хлопья снега и легли на темный пол к ее ногам.
– Ну, довольна? – с упреком бросил Андрей.
– Представь себе, очень довольна!
Настроение у нее поднялось. И второй лист был спасен. Нинке важны были не листы, а факт жертвоприношения.
На их возвращение в комнату, можно сказать, никто не обратил внимания, или сделали вид, что не обратили внимания. Как будто ничего и не произошло. Полина, отсканировав вернувшихся наметанным глазом майора Пронина, отметила: свершилось. Свершившееся наложило на вернувшихся новые оттенки. Андрей словно посерел, юлил глазами по полу, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, а Нина смотрела триумфатором. Полина поняла, что с Ниной, ничему не научившейся, так и оставшейся наивной и доверчивой, необходима серьезная профилактическая беседа.
Правда, в настоящий момент не до разговоров. По Полининым расчетам Барашкин, единственный, кто приглашал Полину, должен был дозреть и пригласить ее на танец. С музыкой было негусто. Крутили одну заученную назубок долгоиграющую пластинку. И Полина знала, что сейчас встречные функции наложатся: поплывет медленная тягучая мелодия, под которую и ей, не балерине, и выпившему Барашкину, самое что ни на есть танцевать. И как раз Барашкин до этого мероприятия дозревает. А с Ниной можно поговорить по душам в другой раз.