– Ну что? – Нинка ждала его предложений. Ласковый ясный взгляд ее еще по-праздничному накрашенных глаз не вязался с этим перекрестком, бурлящим будничными хлопотами, с потоком несущихся по Кольцу машин, даже с неподходящим для возвышенных чувств названием – «Земляной вал»
– Я тебя провожу, мне по пути, – сказал Андрей. И хотя Нина не услышала в его голосе страсти, она обрадовалась.
Чтобы дойти до своей халабуды, Нине большую часть пути нужно было идти в сторону института. Она специально сказала, что ей нужно в магазин, чтобы оторваться от Литвиновой и посмотреть, как поступит Андрей. Пока Андрей ее не разочаровывал. Нина не торопилась уходить из магазина. Набрала всякого. И теперь Андрей нес ее авоську. И, хочешь – не хочешь, должен был донести авоську к дому.
Остановились около уже знакомого Андрею строения, которое при свете дня выглядело еще страшнее, чем ночью и отшибало малейшее желание посетить его. Нинка взяла из его рук авоську и спросила:
– Зайдешь?
– Не полезу же я днем, – сказал Андрей нерешительно.
Он почувствовал, как вожделение борется со страстью к наживе. С одной стороны Нинка. С другой – неоткрытые еще богатства, ради которых он и приехал, и которые, возможно, в изобилии разбросаны по складу.
Женщина в короткие мгновения напряженного ожидания ответа на свое приглашение зайти на чашечку чая читает по глазам не хуже цыганки. Произошедшее вчера, еще свежее, пробежало перед Нинкиным мысленным взором. Если от Андрея вчера особого удовольствия она не получила, так это мелочи, математическая погрешность, которая устраняется при дальнейших более глубоких исследованиях. А вот, понравилась ли она Андрею? Это, как теперь она обнаружила, вопрос. Когда Андрей вдруг вызвался поехать в город, Нина подумала, все стыкуется.
Однако выходит, аукнулась ей взбалмошная выходка. Нужно было себя держать в руках. Не зря Пушкин советовал учиться властвовать собою. За вчерашнюю прихоть Нина винила только себя. Если бы она тогда держала себя в руках, сейчас бы имела в руках Андрея. Уничтожение всегда бессмысленно. Да, в пиковый момент оно кажется логичным, необходимым. А по позднему размышлению часто оказывается бессмысленным.
В этом Нина убедилась лишний раз, когда утром, перед завтраком похвастала Полине уничтожением рисунка. Но Полина сказала, что Нина поступила как взбалмошная институтка. Ведь лично Нине рисунок ничего дурного не сделал. Бороться нужно не с бумагой, а с идеей.
Ничего плохого не сделал? Нет, тогда вечером Нина воспринимала рисунок как своего персонального врага. Как соперника, конкурента. Но, если Андрею ее выходка не понравилась, тогда зачем он вызвался ехать с ней в город? Зачем дошел вместе с ней до ее пристанища? Чтобы так вот стоять и мяться?
– Днем лазить по крыше совсем не обязательно, – ее мягкая улыбка должна была успокоить и ободрить его, – Зайдешь как человек, через дверь.
– А бабка?
– Она не все время дома торчит. Она, может быть, ушла. Давай так, ты тут подождешь, я проверю, если ее нет, я спущусь и скажу тебе.
– А если я зайду, а потом бабка вернется?
– Что ты заранее трусишь? Главное зайти. А уж как выйти, сообразим. На цепь не посажу, не бойся. Скажу бабке, что ты приходил конспекты отдать.
Нина, желая приободрить его, чуть было не ляпнула: не ты первый, не ты последний. Впрочем, если бы Андрей стал последним, она бы не возражала. Она бы не возражала и год назад, чтобы ее первый, Славка Крючков, оказался последним. Но не случилось. Крючков оказался последним подлецом. Из-за него, чтобы не видеть больше эти наглые глаза, Нина покинула общагу. Нашла бабульку, которая практически ничего не требовала. Бабулька ставила единственное условие, чтобы Нина помогала ей убираться в комнатах, готовить, ну и кое-что к столу покупать. Хлеб да кефир. Кухня в торце дома, недалеко от двух бабулькиных проходных комнат. Но бабульке уже тяжело. Нина согласилась. И не накладно и от института близко. А что до того, чтобы мальчиков не водить, так разве они пойдут в такой клоповник. Чихать ей на мальчиков! Хватит, налюбилась. До сих пор мороз по коже. Так Нина думала поначалу. Готовить она привыкла еще дома, у родителей. На ней, старшей дочери лежала и уборка. Но, оказалось, что готовить на маминой кухне это одно, а на общей, с такими вот бабульками, – совсем другое. Даже хуже, чем в общаге. Выяснилось, что на еду тратится немало. И главная проблема – дефицит жизненного пространства. Первый месяц Нина жила в дальней комнате. Приходилось проходить через бабкину резиденцию. Поэтому не то, что о мальчиках, ни о каких гостях и речи не было. Но бабку ее проходы туда-сюда утомляли. Она переселила Нину в проходную. А сама переехала в дальнюю. Нининому отцу на заводе быстренько сварганили ширму до потолка с винтовыми упорами вверх-вниз. Любо-дорого. Почти стена. На проем между ширмой и боковой стенкой навесили легкую самодельную дверь. И получилась вполне уютная комнатенка. Нина повесила какие-то мамины тканые безделушки, украшала комнату, как бог ваял землю. И подобно богу, получила в результате полное удовлетворение от своих творческих трудов. Тут бы подумать и об удовлетворении плоти. Не мешало бы пригласить кого-нибудь, способного оценить и интерьер, и мягкость ее кровати. Боль от подлого поступка Крючка уже притупилась. Но после двух-трех Нининых проб пера, проб пера на бабкиной перине, бабка озверела, стала постоянно запирать дверь из коридора на ключ. Бабке то что? Она безвылазно в комнате торчит. Когда Нина возроптала: все-таки ей в тот же туалет может понадобиться, бабка посоветовала ставить ведро у кровати, как она делает. Нет, она, конечно, понимает, девушка молодая, студентка, может поздно с занятий возвращаться. Постучит – она услышит и откроет. Науки дело святое. От наук чистота в душе, а от мужчин – грязь.