Однако гони природу в дверь, она войдет в окно. И взоры затворницы обратились к окну. До окна снаружи по шиферному навесу добраться несложно. Но на нем решетка. Не дом, а тюрьма. Или крепость. Но нет таких крепостей, которые не могут взять студенты. Приглядываясь к решетке, Нина выяснила, что та изначально была съемной. Нужно только расходить болты. Работа не женская: слесарить нужно снаружи на шифере, и тихо, не привлекая внимания соседей и лазая, как обезьяна. И все же Нина нашла мастера. Дело было сделано как в аптеке. А Нина, конечно, поблагодарила своего избавителя. Благо, он был ловок, силен и отнюдь не обезьяной. Но, увы, бабка-мегера засекла и все испортила. Спустила такого Полкана, что отворитель окна больше не появлялся на горизонте.
А если обратить взор к горизонту, там жизнь била ключом. Точнее, если обратить взор в сторону внешнего пространства, за окно, то там можно увидеть только унылые ящики какого-то склада. И это уныние Нину вполне удовлетворяло. Конечно же, не сами ящики. Ее удовлетворяло то, что серые ящики, обороной стальной, прикрывали собой проложенную по шиферу дорогу жизни.
В тяжкие дни сомнений и тягостных раздумий, когда еще болела душа после трагического случая с Крючковым, Нина вынуждена была признать, что язык – никакая ей не надежда и не опора. Именно он, и празднословный, и лукавый, гладко ей вылизал дорогу к страданиям. Лукавым словам Крючкова она вверилась даже больше, чем его телу. Женщины любят ушами. Но, оглушенные предательством, они ушам своим, хотя бы временно, перестают верить. Они слышат белое и подозревают черное, словно им в уши вставлена колдовская мембрана, позволяющая понять все коварство языка.
До Крючкова Нина верила, что слова обозначают то, что они обозначают. Что если сказано – белое, это значит белое. И не важно, как их произносишь. Теперь она знала – слова сами по себе – это полдела, малая часть дела. Важнее, как их произнести. Можно произнести, а ну ступай домой, так, что это будет звучать как безоговорочное приглашение. А Нина так спросила Андрея, зайдет ли он, что отказ был даже немыслим.
Но все нужно делать вовремя. Говоря образно, Нина очистила картошку, а жарку отложила. Отправилась проверять дома ли бабка. Пока Андрей ждал возвращения Нинки, желание жареной картошки стало не столь жарким, поблекло, как темнеет на свету почищенная картошка. Андрея пугала неопределенность пути на волю. К тому же приглашающая сторона подозрительно долго не возвращалась. А он не договорился с ней на тот случай, спустится ли она предупредить, если путь закрыт. И самое важное! Ведь он в двух шагах от своей истинной цели. Той цели, ради которой он и поехал в город. Стоит обойти забор, и ты на складе, в Клондайке, где могут таиться золотые россыпи. В принципе, убеждал он сам себя, ничто не мешает действовать последовательно: сначала Нинка, а потом склад. Но Нинка не появлялась и с каждой секундой ожидания тяга к изобразительному искусству перевешивала.
Ждать у моря погоды – занятие неблагодарное. Был в его школьной юности эпизод. Девочка сказала ему, чтобы ждал во дворе, пока она на секундочку заскочит домой. И он ждал. И стал в школе посмешищем. В этом дворе, жили девчонки из параллельных классов. Получалось, он торчал, как клоун на арене, на обозрении всего двора. И сейчас он ждет. Ждет на пустынном пятачке. И виден всему дому.
Как порядочный и обязательный человек, ценящий договор, он решил досчитать до ста. Если Нинка не спустится, есть полное основание уйти. Когда на счет сто Нинка не появилась, он даже обиделся, досчитал еще до пятидесяти. Договор дороже денег. Но не рисунков. Про рисунки ничего не сказано.