– Нины, может быть, уже и в живых нет? – авторитетно заявила Полина, – Что у него в голове?
– От того, что у них в голове, жизни себя не лишают, – покачала головой Подзорова.
– Как раз лишают, – Полина покачала головой вниз – вверх, – Ты на спектакли ходишь, а говоришь, не лишают.
– Комсорг, а сравниваешь средневековье с социализмом.
– И у социализма могут быть родимые пятна средневековья. А нам сейчас, перед самым выпуском такое не нужно не нужно. Я вам про это родимое пятно еще не все рассказала.
– А что? – Литвинова приготовилась слушать ужасы, как маленькая девочка страшную сказку.
– Потом, всему свое время, – пообещала Полина.
А пока решили учинить допрос, подготовить ряд таких вопросов, чтобы Андрей, с одной стороны, ничего не заподозрил, а с другой стороны, чтобы по его ответам можно было определить, как развивались события. Репетировали. Разбились по ролям. Полина с Леной вели дознание, а Подзоровой дали роль обвиняемого. Но, с какой стороны ни подступали, припереть Подзорову не получалось. Конечно, она, в отличие от Андрея, знала, что ее ловят. Но преступник ведь тоже всегда настороже и чует опасность за версту.
За вечерним чаем Полина приступила к дознанию. Андрей не слишком желал говорить о Нине. Вместо него Лорьян запел соловьем. На одно Полинино слово – два своих. И допрос развалился. Не желая отступать, Полина ледяным голосом произнесла
– Завтра с утра еду к Нине. Кто знает, что с ней.
– Живее всех живых, – уверил Лорьян.
– Ты почем знаешь? Тебя не спрашивают, – оборвала его Полина, – Я Андрея спрашиваю.
– А что с ней может быть? – пожал плечами Андрей.
– Все может быть! – мрачно произнесла Полина, – Ты как будто не знаешь, в каком она была состоянии.
– В нормальном состоянии, с комсомольским задором, – сказал Лорьян.
– Сам ты с задором, – Полина испепелила Лорьяна презрительным взглядом, и в это время искала, что же такое сказать, – У Нины вчера температура была! Ей бы в постели лежать, а она больной к нам приехала.
– Да, – Литвинова охотно подхватила неожиданную версию, – Она все время за голову держалась. Грипп сейчас ходит.
– Что-то не заметил, что она больная, – сказал Андрей.
– Потому что ты бесчувственный, тупой толстокожий бегемот, поэтому и не заметил, – объяснила Полина.
– Ты с ней больше других контактировал, – произнес Лорьян тоном эскулапа, – Будь осторожен, грипп возможен. Дайте ему термометр. Он ее сегодня провожал.
– Я не провожал, а ехал по своим делам.
– В этом ты весь. Чуть что – я не я, и лошадь не моя, – сказала Полина,– Я завтра поеду в институт и к Нине зайду. Поедешь со мной?
– А не боишься вирусов нахвататься? – спросил Андрей, – Вирус ведь не разбирает, комсорг ты или толстокожий бегемот. Косит всех подряд, – только не хватало, чтобы Полина сейчас беседовала с Нинкой.
– Комсомолец ты липовый. Я была уверена, что порнография тебя до добра не доведет. Имей в виду, она тебе еще аукнется. Так ты поедешь или нет?
Андрей упорно молчал. Страсть блюдо, которое подают горячим. И блюдо очень быстро стынущее.
– А вчера еще песню про комсомольцев цитировал, – Литвинова сверкнула глазами, как саблей.
– Какую песню? – удивилась Полина.
– «Ей в другую сторону» Ты думаешь, я вчера родилась? Я видела, как вы вместе пошли к ее дому, – Лена очень жалела, что ей не пришло в голову вчера проследить за Ниной. Наверное, много интересного бы раскрылось. Но сейчас ей оставалось только удовольствие от того, чтобы пугнуть, поблефовать.
– Нам просто какое-то время по пути было, – попробовал объяснить Андрей.
– По пути им, как же, – сказала Литвинова.
– Все равно, переулки и улицы к дому милой меня приведут, – пропел Лорьян.
– Да закройся ты! – рубанула Полина, и уперлась глазами в Андрея, – Так ты поедешь завтра со мной? – Полина, великий комсомольский тактик, собаку съевшая на персоналках, ждала, что Андрей споткнется на чем-нибудь, за что можно будет уцепиться и потянуть. Андрей молчал.
– А если это любовь? – прочувствованно произнес Лорьян.
– Какая там еще к черту любовь, – отмахнулась Полина, – Любовь у них! Одна похоть на уме.
– Похоть – это ростки, пробивающие сухую почву запретов, – сказал Лорьян, – Они и разрастаются в дерево познания добра и зла, что и есть древо любви. А уж тем более любовь с первого взгляда, так тут стопроцентная эмоция, без примеси рассудка, то есть похоть в чистом виде.
– Как раз в грязном виде. А любовь с первого взгляда совсем другое, – жарко парировала Лена, которая на эту тему готова была копья ломать.