И он заметил. Таня смотрела на него краем глаза и заметила, как он вдруг встрепенулся. Заметил. И не просто заметил. Таня спиной чувствовала, что он явно желает с ней заговорить. Хочет? Пожалуйста.
Для начала Таня спокойно, не выявляя радости, ответила на его поздравление и сказала, что собиралась к подруге. Не собралась, а только собиралась. В этих похожих глаголах есть существенная разница. Собиралась к подруге, но может и не пойти, если появятся более интересные перспективы. Она ждала, что он предложит. Его предложение не блистало новизной. Он попросил взять его за компанию.
Кто же так предлагает? Если он хочет ее компании, подруга будет лишней.
Первомайское утро оглушило Нину канонадой маршей. Медь оркестров звала на демонстрацию, в лавину тех, кому нет преград ни в море, ни на суше, туда, где мечта прекрасная, еще неясная, уже зовет тебя вперед. Звала отметить последний студенческий майский праздник так, чтобы запомнилось на всю оставшуюся жизнь. Тем более, этот последний институтский большой общесоюзный праздник еще оставлял ей какие-то личные надежды и планы. Нина знала, что с утра будет мало времени. Первомайская побудка – ранняя. Она начала готовиться с вечера. Накрутила бигуди, так и спала. Утром посмотрела на себя в зеркало. Свет мой, зеркальце, скажи. Рыжие волосы эффектнее, когда они извиваются волной. Она накрасилась до упора. Пошла во всеоружии.
Планы рушились с самого начала. Андрея на демонстрации не было. Девочки сообщили, что он в последний момент переметнулся в компанию к роговской Марине. И, наверное, поэтому на демонстрацию забил. Нина эту Марину помнила. Рогов перехватил ее у Сашки Марцевича, которого с ней познакомил его друг москвич. Сашка всего раз приводил ее в общагу в компанию. Ничего особенного. Немногословная. Но шуба такая, – это было, кажется перед Новым годом, – что Нина сразу почувствовала: не наш человек. И сейчас, услышав про Маринину компанию, Нина инстинктивно почувствовала скрытую угрозу. Понятно, что в этот вечер, когда Нина вместе со всеми гуляла в общаге, Андрей был вычеркнут из ее расписания.
Лену Литвинову коробило от слова пикник. По ее мнению это иностранное слово употреблялось, когда хотели незаметно протащить разврат. Слово пикник, вместо слова маевка, употребила Подзорова. А ее моральный облик, по мнению Лены, оставлял желать лучшего. Да и место пикника предложила Подзорова. Но место, Лену удивило. Где же тут развернуться с развратом на холме, на юру. Со всех стороны ты виден. Никуда не уединишься. Ближайшие кусты внизу у речки можно использовать разве в качестве туалета. Под бугорком протекало что-то среднее между ручейком и маленькой речкой, однако, достаточно глубокое и холодное, чтобы все привезенные с собой бутылки с водкой и лимонадом уложить в авоську и опустить в воду. На костре, без сковородки о фирменной Полининой картошке нужно было забыть. Зато картошку можно испечь в золе. А мясо на костре с дымком вкуснее, чем на сковородке.
Полина осматривала с бугра окрестности, как Кутузов Бородинское поле. Стратегические мысли строили ряды в ее свободной от приготовления картошки голове. Пора, пора серьезно поговорить с Шабриной. Давно собиралась. Да как-то не случилось. А тут, на природе, на чистом воздухе самый разговор начистоту. Ничему непринципиальная Шабрина не научилась. Не выбросила Андрея из головы. Полина видела, как Шабрина расстроилась, когда не увидела Андрея на демонстрации и узнала, что он идет с Роговым. А Андрей – не то, что стоит держать в голове. Что он ей преподнес? Ничего хорошего. И под конец переметнулся, клюнул на вонючего московского червячка. Отправился за семь верст киселя хлебать. Клюнул, да поперхнулся. Тяжкий жребий комсорга научил Полину сопоставлять и диалектически анализировать факты. В ее голове было аккуратно в хронологическом причинно-следственном порядке подшито, что сказал Лорьян, и что сказала Лена Литвинова. Лорьян сказал, что вчера за полночь Андрей заявился к нему мрачнее тучи. А Лорьян, хоть балабол, но тонко чувствовал настроение собеседника. К его словам стоило прислушаться. А Лена Литвинова встретила Андрея сегодня утром. Сказала, что он бахвалился, как прекрасно он срывал московские цветы удовольствия. Казанова хренов. Полина хорошо знала Литвинову. Той соврать, как с горки скатиться. И все же! Шабрина до сих пор в дрейфе. Значит, кому как не комсоргу пора засучивать рукава и брать быка за рога. И самым серьезным образом поговорить с Ниной. Полина отозвала Шабрину на бугор и там, отбросив слюнявую деликатность, назвала вещи своими именами.