– Вон мои окна на третьем этаже, – достаточно информации, чтобы он ее в другой раз отыскал.
Теперь можно приступать к последней фазе – прощальному поцелую. Таня понимала, целоваться на складе и приятнее и удобнее. Но молодой человек пошел распускать руки. А тут перед подъездом – и волки сыты, и овцы целы. И он увидит, где она живет, и соседи увидят, что у нее есть-таки кавалер. Она по ответному поцелую почувствовала, что кавалер потерял к этому всякий интерес. Смущается тут на виду, подумала Таня.
Было еще не катастрофически поздно. Андрей на обратном пути не поборол искушения и зашел на склад. Выполнил контрольную проверку, не осталось ли в журналах рисунков. Ничего. И в Нинкином окне ничего. Спит? Раз уж поддаваться искушению, то до конца. Он сделал дополнительный маленький крюк. К Нинке. Приложил ухо к двери. Тишина. И в коридоре тишина. Он решился, будь что будет. Бабка может потом за это на Нинку серьезно наехать. Но желание было непреодолимо. Тем более, он теперь знал: если у бабки невозможно, есть прекрасный уголок. А сторож спит без задних ног. Он постучал, постучал снова, но никто не ответил.
Вечернее послемаевочное чаепитие затянулось надолго. И Нина осталась на ночь в общаге. Когда утром следующего дня она вернулась в свою келью, соседи огорошили. Бабка сломала ногу и лежит в больнице. Ах, как непоследовательна, как коварна судьба! Андрея смущала бабка? Так в эти дни ее как раз и не было. Хата стояла свободной. И сейчас простаивает. А его где носит?
На следующий день Нина поехала в больницу. Выяснить, сколько же ей даровано свободы. Врачи «обрадовали». Перелом осколочный. С таким переломом больная уже не встанет. Даже на костыли. И дойдет ли дело до костылей? Сердце у бабушки плохое, почки не приведи господь, легкие мама не горюй. Короче, пишите письма.
И бабка почувствовала, что пора писать письма. Продиктовала Нине адрес невестки, о которой ни словом раньше не упоминала. А теперь, куда деваться, вспомнила о паразитке, которая ее сына извела. Паразитка жила в часе езды по Ярославской дороге. Нина решила, что проще не писать, а поехать. Адрес известен.
– А вы кто? – поинтересовалась паразитка. Она, видно, в молодости была красавицей.
– А я у нее комнату снимаю.
– Студентка? – она спросила так, словно слово студентка равносильно проститутке.
–Студентка, – Нина покраснела
– Во как! Внука родного на порог не пускает, а студентке комнату сдает!
Нина уехала, ничего не поняв, что будет с бабушкой. Да ее ли это дело? Квартирантка тут вообще сторона. Не подписывалась она смотреть за заболевшей хозяйкой. Ни времени, ни денег носить ей в больницу гостинцы. Главное, чтобы бабка дотянула до ее защиты. Месяца полтора постаралась бы голубушка. Переезжать сейчас и не время, и некуда. Обратно в геенну общаги? И на птичьи права?
На следующий день в дверь постучали.
– Так это вы тут живете? – не здороваясь, спросил молодой человек, – Мне мать сказала. Молодой человек шагнул в комнату мимо нее, – О! Коридорчик сварганнили, – и объяснил оторопевшей Нине, – Я тут жил пацаном. А вы студентка?
– Студентка, – сказала Нина, – А вы кто?
– А я внук – улыбнулся молодой человек, показывая нездоровые зубы, – Я тут прописан, – он кинул взгляд на чертежную доску, на листы ватмана, учебники,– А вы сколько бабуле платите?
– Нисколько.
– Как нисколько?
– Я ей по хозяйству помогала.
– Ну, мне-то по хозяйству помогать не нужно. Так что....
– А вы что собираетесь тут жить?
– Я же сказал, я тут прописан. Имею право.
– А Ангелина Ивановна?
– А Ангелине Ивановне уже я не помешаю.
– Что с ней? – ужаснулась Нина. Неужели так быстро?
– Ей бог последнее цедит, – внук, как будто, был этому рад.
– И когда же вы переедете?
– Я уже, считайте, переехал. Спать я буду тут, – молодой человек с маху сел на Нинину кровать, – Мягенько!
Со своим старым черным тубусом, большим черным портфелем, набитым предметами первой необходимости, и черными мыслями Нина шла в неизвестность, как говорят, куда ноги бредут. Чертежную доску и рейсшину пришлось пока бросить.
Что сказать? Дура! Сама себя должна винить. Испугалась нагрузки, лишний раз к бабке в больницу смотаться. Не ездила бы к паразитке, не дергала бы черта за хвост – хата бы оставалась свободной.