Они танцевали пять танцев подряд. А потом в зале поморгали светом, и гнусавый голос из динамика сообщил, что вечер закончился. Но и пять танцев один за другим – это количество, переходящее в качество. Теперь, чтобы качество реализовать, нужно быстро взять у нее ее номерок и рвануть вниз по лестнице в гардероб. И незаметно слинять вместе с Нинкой.
Все было сыграно как по нотам. Нинка без вопросов молниеносно сунула ему в руку свой номерок. Андрею помогало и то, что дисциплинированные туристы из стран народной демократии еще не сообразили что алес капут, и не неслись, как угорелые, за своими шубами. А когда ему подали его пальто и ее шубу, сообразительная Нинка уже стояла рядом. В шубе она смотрелась импозантнее. Белая шубка, синие кашне и выбивающиеся из-под шапочки рыжие волосы – зимняя симфония.
Они ушли в темноту по-английски. Похолодало. Ветерок мел вдоль бордюров. Если тащиться до метро, ветром все праздничное настроение выдует. В такой знаменательный вечер, при такой суровой погоде, такую фартовую даму, пусть рыжую, не стремно прокатить в такси. Но хватит ли денег? Почти все его карманные запасы поглотила «Метелица». Все зависело от того, где Нинка живет. В начале прошлого семестра она съехала из общаги, и, говорили, снимала комнату где-то в районе института. Объясняла тем, что можно сосредоточиться на учебе. Но поговаривали, что всему причина ее трагический общаговский роман на четвертом курсе, под конец которого ее Ромео бессовестно завел себе другую, тут же, в общаге, у Нинки на глазах. И она такого унижения не стерпела.
Но время лечит. У ящерицы отрастает новый хвост, у змей появляется новая шкура. И у людей раны заживают. И судя по Нинкиным горящим глазам, ее рана зарубцевалась.
Всему прогрессивному человечеству известно знаменитое гагаринское «поехали». Такси тронулось. Но Андрей сидел рядом с водителем, сосредоточен и молчалив. Он производил в уме математико-географические вычисления. Нинка назвала водителю адрес. Черт знает, какой переулок, о каком Андрей и не слыхивал. Хватит ли денег? Но судя по тому, что водитель сразу тронул, не требуя разъяснений, как ехать, он знал, куда. А это значит, не на окраинах Москвы. И, следовательно, денег хватит.
Андрей следил за маршрутом. Поехали в сторону Курского, то есть, согласно ожиданиям, в район института. Когда она сразу за Курским пошла неторопливо петлять закоулками, у Андрея отлегло от сердца. Денег хватит! И теперь сердце заполнила Нинка.
Он расплачивался с таксистом, думая о том, на что она готова. Не девочка, должна понимать, что метро вот-вот закроется, и раз он отпускает такси, значит, где-то тут намерен провести ночь. И если она молчит, не советует ему ехать в общагу, и только глазками стреляет, значит все на мази. Конечно, он рисковал. Если она вдруг заявит, что он ее не так понял, – а такая вероятность не исключается, – то с его остатком денег, при отсутствии общественного транспорта, ему до общаги не добраться. Только что на Курском ждать до утра.
Выйдя из машины, Андрей, огляделся. Вокруг незнакомый темный квартал. Невысокие дома. Заметенный снегом медвежий угол. Черно – белая картина: серые дома, черные окна и белый снег. И на этом фоне карие Нинкины глаза, выбившиеся из-под шапки, огненные даже ночью локоны и синее кашне сулили яркую палитру страсти.
Нинка смотрела на него и улыбалась. Он притянул Нинку и поцеловал. Она, сомкнув рыжие ресницы, не сопротивлялась ни поцелуям, ни прощупыванию. Он же, одновременно пытался прощупать местность. Он уже приметил далеко в темноте колокольню. Именно ее видно от центрального корпуса института, от той самой остановки, где родилась сегодня идея отметить. Сейчас в темноте трудно оценить, но раз видит колокольню, не заплутает, в любом случае.
Нинка кочевряжилась примерно столько, на сколько он и загадывал. Он без возражений выслушал, что она наивно полагала, что он не такой наглый, поспешит в метро, а если он такой наглый, то в любом случае, все это должно происходить не просто так, а должно быть все-таки родство душ, этакое единение, нечто возвышенное. Он не подстегивал события. Теперь на метро торопиться нечего. Как в химической лаборатории, он ждал, когда пузырьки газа отбулькают, муть сядет в осадок. Нинка либо подмерзла, либо посчитала, что время, взятое на увертюру, истекло. Она вдруг призналась, что бабка хоть и вредная, но немного глуховатая.
И затем прозвучала инструкция. Нинка указала на небольшой двухэтажный дом, выглядевший так неприглядно, что ему и следовало иметь плохонькие комнатки с бабками – мегерами. На первом этаже явно располагалось что-то нежилое. Второй этаж с зарешеченными окнами вообще походил на тюрьму. Там, за решеткой, Нинка снимала комнату. Она указала на довольно массивный и высокий каменный забор, примыкающий прямо к дому. По ту сторону забора и вдоль дома под окнами второго этажа идет навес. Отсюда не видно. Андрею следует залезть на забор, и, пригнувшись, чтобы соседи не засекли, осторожно пройти по навесу до ее окна. Очень осторожно. Соседи нервные, чуткие, боятся воров. А кроме нервных жильцов за забором собаки. Там какой-то склад. Ее окно третье от угла, у нее решетка отодвигается. Он пролезет. Короче, бабка запирается на ночь, придется ее будить, и нужно подождать, пока она снова захрапит. Во-он с того места виден край ее окна. Нина подаст условный знак, как в кафе, поморгает светом. И тогда вперед.