III
Каманский оказал честь Итамару, проводив его до самого выхода из отеля. Там, возле крутящейся двери, он подбадривающее похлопал его по плечу и пожелал успеха на встрече в академии.
Итамар на минуту остановился под вывеской, размышляя, куда бы пойти. Он устал, и ему хотелось пить — а в этот полуденный час во влажном воздухе уже скопилась духота. В конце концов он решил выпить чего-нибудь прохладительного в соседнем кафе. «Как можно делать фильм, будучи зависимым от такого человека?» — думал он, переходя дорогу.
Все столики, вынесенные на тротуар перед кафе «Дрейфус», были заняты. В какой-то момент Итамару показалось, что пара туристов, покончивших со своим мороженым, собирается уходить, но тут он услышал, как мужчина стал читать своей спутнице вслух по-английски «Путеводитель по Святой земле»: «Если вы хотите почувствовать особую атмосферу этого многокрасочного города, — читал он, — нет ничего лучше, чем просто прогуляться. Разве не удовольствие посидеть недалеко от моря в одном из кафе на улице Кальман? За приемлемую цену можно заказать кофе и пирожное в знаменитом кафе «Дрейфус»; нежась под ласковым солнцем и восхищаясь типичным средиземноморским пейзажем, вы почувствуете электризующую, даже немного космополитическую атмосферу, царящую здесь. Кто знает, может, в этот самый момент, между глотками вина, принимаются судьбоносные решения в сфере политики, бизнеса или культуры этой маленькой, молодой и бурлящей страны».
Турист отложил книгу. Он и его жена поступили согласно рекомендации и стали через очки обозревать окрестности.
На другой стороне улицы они увидели четырехэтажные, стоящие на голых бетонных столбах, оштукатуренные дома с ухоженными балконами, окна, закрытые пластиковыми жалюзи, через щели которых можно было кое-что разглядеть из жизни обитателей, крошечные палисадники с сероватыми кустиками или деревцами — листьев на них было мало.
Поскольку Итамар пока что не был своим в Тель-Авиве, сказанное в путеводителе не вызвало у него протеста. Ему не дано еще было понять, что наивных гостей из-за границы бессовестно обманывают. Если бы он лучше разбирался в жизни города, то знал бы то, что наверняка известно наглому составителю справочника: постоянные посетители «Дрейфуса» предпочитают общаться внутри кафе. Только там, между старыми добрыми стенами, пожелтевшими от табачного дыма и многолетней пустопорожней болтовни, есть шанс услышать действительно важные разговоры вроде тех, что упомянуты в путеводителе.
Внутри можно было ощутить особую магнетическую атмосферу этого места. Женский смех время от времени прорывался сквозь общий гул, хорошенькие официантки — ими служили студентки, подрабатывающие здесь в летние каникулы, — ловко двигались между тесно поставленными столиками, фотографии старого Тель-Авива и его известных деятелей висели на стенах, дополняя причудливую мозаику лиц и одежд — здесь ведущий телевидения, там писатель… Неужели они могут сидеть вот так и разговаривать как обыкновенные люди? Наверно, жизнь научила их абстрагироваться от постоянно устремленных на них взглядов.
Итамар, совсем уже отчаявшийся было найти свободное место, вдруг, к своему удивлению, увидел за одним из столиков Мишу Каганова и рядом с ним пустой стул. Не иначе как перст судьбы! В преддверии заседания комиссии Итамар сам не стал бы искать встречи с Кагановым, но коль скоро тот оказался рядом, почему бы не воспользоваться случаем? Если Каганов, конечно, не против.
Знаменитый режиссер оказался на удивление дружелюбным. Несмотря на то что встречались они лишь однажды — в офисе Фонда Лимлиха, созданного для поощрения молодых деятелей искусства — там Итамар безуспешно пытал судьбу в первую неделю после возвращения в Израиль, — Каганов широким жестом указал ему на свободный стул:
— Дай мне только закончить дела с двумя этими милыми девушками, и я смогу говорить с тобой обо всем на свете.
Обе женщины улыбнулись Итамару. Перед ними лежали раскрытые тетради. Та, что помоложе, взяла листок с вопросами, но, видимо, передумала и положила свои записи на стол.
— Я поразилась, увидев, что ваш фильм включен в эту книгу, — сказала она. — Не могла себе представить, что израильская лента получит такое признание.
— Ваш фильм ни в чем не уступает другим, упомянутым в книге, — вмешалась ее подруга, — но мы же знаем, как это происходит там, в большом мире. К нам до сих пор относятся не так, как к другим.
— Они готовятся к выступлению на семинаре и хотят получить у меня ответы на некоторые вопросы, — пояснил Каганов.
Итамар почувствовал себя как дома. Настроение, испортившееся от встречи с Каманским, на удивление улучшилось. Здесь в кафе, вдали от людей типа Каманского, он почувствовал свою принадлежность к роду человеческому. Проснулось вдруг незнакомое волшебное чувство, что скитания его по свету закончились, что, войдя в это необыкновенное кафе, он ощутил почву под ногами. Богатую почву, на которой он сможет расцвести, завоевать признание. Большой мир вокруг… Он посмотрел на двух красивых женщин, что сидели напротив него, на Каганова, с такой душевной теплотой предложившего ему место рядом с собой, и на лице его сама собой расплылась улыбка.
— Они работают над темой «Женщина как сексуальный объект в израильском кино», — продолжал объяснять Каганов. Он снова повернулся к своим собеседницам: — Ты, Мерав, конечно, имеешь в виду книгу «Женщину и целлулоид. Отражения и значения» Маргарет Блюменталь из Брандайза?
— Да, именно эту книгу, откуда вы знаете? — поразилась Мерав.
— Для вас — я знаменитый режиссер, правильно? — расхохотался Каганов. — Не отвечайте, это так. Но я еще не достиг такой степени величия, чтобы перестать интересоваться, что пишут о моей персоне в специальной литературе. И, надеюсь, никогда не дойду до такого высокомерия, такого гипертрофированного самодовольства. Это серьезная книга. Но в том, что касается анализа моего фильма … в ней есть, мне кажется, некий изъян.
— Вы, наверно, имеете в виду то, как здесь раскрывается смысл противоречия — по-моему, потрясающего, — между светлыми волосами на голове Галит и черными волосами на ее лобке? — спросила Мерав с воодушевлением. — Эти кадры произвели необыкновенное впечатление не только на меня, но и на всех, кто у нас на факультете видел вашу ленту. Профессор Гавриэлов посвятил этому мотиву целую лекцию. Вот здесь я записала: «Ясно, что речь идет о внутрикультурном конфликте, находящем свое выражение, в частности, во внешнем облике человека — в данном случае Галит, — но это еще и символика противоречия между мыслящим мозгом и мозгом либидоистичным или, если мы обратимся к области биологии, то между фронтально-мыслительной частью общественного мозга и инстинктивной его частью». Я совершенно согласна с профессором, могу подписаться под каждым его словом. И мне кажется, что Блюменталь упускает нечто очень важное, видя в вашей сцене сексуальную фиксацию режиссера… — Мерав на минуту прервала свою речь и быстро перелистала тетрадь.