Рита засмеялась:
— Прямо так?
— Именно.
— Как будто кто-то позволит тебе здесь снять такой фильм.
— Это просто идея.
— А я думаю, что «Возвращение Моцарта» — замечательная идея.
— Никому, кроме тебя, я не рассказывал об этом.
— Ты уверен?
— Стопроцентно.
— Постарайся вспомнить. Может быть, Нурит?
— Вот уж последний человек, которому я бы стал рассказывать.
— Почему? Она говорила с тобой о своем фильме. Вполне естественно, что и ты упомянул об идее своей следующей картины. Кстати, мне уже успели настучать. Мол, между вами что-то есть.
— Ничего между нами нет. Она вообще не мой тип. Кроме того, на мой вкус, слишком тощая. И почему кто-то должен доносить тебе именно обо мне?
— Ты уверен, что она тебе не нравится? А как насчет других женщин?
— Что за странные мысли? Никого, кроме тебя, у меня нет.
— Даже если есть — не страшно. Только скажи мне. У меня, конечно, нет никого другого. Связь между нами так сильна, что я даже на минуту не смогла бы думать ни о ком, кроме тебя. Я полностью тебе верна. Но если тебе вдруг приглянется кто-нибудь, например, моложе меня…
— Но мне это не нужно! — беспомощно сказал Итамар.
В этот момент официант принес им кока-колу. Когда он ушел, Итамар вернулся к прежней теме:
— Так ты никому не рассказывала о «Возвращении Моцарта»?
Рита положила вилку на тарелку.
— Ты что, полагаешь, будто я болтаю о твоих идеях по всем углам? — обиделась она.
— А как насчет твоего кинофакультета? Там ты вполне могла бы рассказать…
— Ни одному человеку на факультете я ничего не говорила. И вообще, я была очень занята своим проектом: «Женщина как сексуальный объект в израильском кино». А ты даже не знал, что я закончила писать эту работу, верно? Разумеется, не знал. Ты никогда не спрашиваешь меня о том, чем я занимаюсь, о моих делах на курсе. Никогда!
— Я действительно виноват, но у меня сейчас столько забот, что я просто забыл.
— Иногда ты бываешь страшным эгоистом! В отличие от меня: я — то как раз интересуюсь всем, что ты делаешь.
— Я очень ценю это, Рита, и на самом деле интересуюсь всем, что связано с тобой. Правда, чем ты сейчас занята? Расскажи, что делается на факультете.
— Немного поздно вспомнил, а? Но если ты действительно хочешь знать, то у меня был страшный кризис. Но зачем тебе знать? Если бы тебе это было не безразлично, ты давно бы уже понял, что со мной происходит.
— Я не имел понятия… — Итамар попытался защищаться. — Что случилось?
— Вот именно, ты не имеешь понятия! В этом-то вся проблема. К твоему сведению, я решила прекратить учебу. Из-за тебя.
— Из-за меня?
— Да, из-за тебя. Когда я сравниваю то, что я делаю, с твоей работой, с твоими стремлениями, моя жизнь кажется мне ужасающе ничтожной. Ты знаешь, я была счастливейшей из женщин, пока не встретилась с тобой. Моя жизнь казалась мне такой полной, а ты разрушил ее.
— Рита, не говори так! — взмолился он.
— Но это правда. С тех пор как ты вошел в мою жизнь, я мучаюсь. Подвергаю сомнению все, во что верила прежде. Ты сделал меня несчастной. И хуже всего то, что мне не с кем об этом говорить.
— Ты можешь говорить со мной.
— Но ты такой замкнутый! Ах, если бы ты был немного более открытым по отношению ко мне. А Гади? Гади трудно понять, что со мной происходит. Как я могу объяснить ему, что меня так волнует все, связанное с тобой?
— И ты ни с кем не говорила о моих замыслах?
— Нет! Никоим образом! Опять ты возвращаешься к этому. Все о себе, о себе! Я говорила только с одним человеком, но он не связан с факультетом.
— С кем?
— Какое это имеет значение? Ты с ним не знаком.
— Но этот незнакомый мне человек взял на себя труд рассказать обо всем Каманскому!
— А почему не рассказать? Если есть хорошая идея, нужно ее продвигать. Ты сам видишь, как это помогло.
— Рита, я не заинтересован в таком вмешательстве. Если бы ты познакомилась со здешними киношниками и с их покровителями, людьми вроде Каманского и всякими прочими…
— А что, я не знакома с ними? — поразилась Рита. — Это ты их не знаешь. Ты забываешь, что я учусь на кинофакультете. Разве ты не помнишь, что, когда мы с тобой впервые встретились, я брала интервью у Каганова, профессионала высочайшего уровня? Мне кажется, что именно ты чужд всему. Тебе не повредит, если ты получше познакомишься с некоторыми людьми в этой области и будешь готов воспользоваться их помощью.
— Я не уверен, что мне это нужно.
— Они что, недостаточно хороши для тебя? Ты считаешь себя выше их в нравственном отношении? Талантливее? Фильм — это общее дело, Итамар. Тебя этому не учили в Нью-Йорке? Чтобы поднять фильм, приходится привлекать людей для сотрудничества. И если есть здесь такой человек, как Каманский, готовый помочь и деньгами, и советом, грех к нему не прислушаться. Каманский… он… ну хорошо, это не важно.
— Что?
— Не важно.
— Ты начала что-то говорить о Каманском.
— Я раздумала.
Итамар хотел выяснить интересующий его вопрос до конца, но разговор прервался появлением женщины, чьи одежды весьма выразительно подчеркивали формы ее тела, уже несколько увядшего. Она подошла к их столику и широко улыбнулась:
— Рита! Какой сюрприз!
— Ница! Действительно сюрприз.
— Как приятно тебя видеть!
— Ты прекрасно выглядишь!
— А ты с годами только хорошеешь!
На вопрос Риты, как она здесь оказалась, Ница ответила, что «нам просто захотелось проветриться», и кивком головы показала в сторону молодого человека, проявляющего признаки нетерпения за столиком, расположенным метрах в десяти от столика Риты и Итамара.
— А мы только что вернулись из Ашморета, с фестиваля классического пения, — сообщила Рита подруге.
Она перегнулась через стол, чтобы свободно разговаривать с собеседницей. И при этом как бы ненароком так близко придвинулась к Итамару, что прядь ее волос будто кисточкой прошлась по его лицу.
— Ну и как? Понравилось?
— Неплохо, но не более того. Мне приходилось в жизни слышать певцов и получше.
Пока Итамар пытался отвернуться, обе женщины успели обменяться полезной информацией. Рита познакомила Итамара со своей приятельницей. Поскольку она сидела в неудобной позе, то оперлась локтем о стол рядом с тарелкой Итамара. Потом она непринужденно взяла с его тарелки ломтик жареной картошки и отправила себе в рот.
— Они такие невоспитанные в этом возрасте, — вдруг заметила Ница, может быть, для того, чтобы объяснить, почему она не знакомит их со своим спутником, который уже устремился к выходу.
Когда Ница ушла, Итамар спросил:
— Зачем ты так прижалась ко мне? Ведь она сразу же поняла, что я твой любовник!
— Я прижалась к тебе? О чем ты говоришь? Я вела себя абсолютно естественно. В противном случае она бы немедленно поняла: мне есть что скрывать. А так она осталась в неведении. Мы с тобой должны вести себя свободно, как очень хорошие друзья. Если хочешь знать, именно ты вызвал подозрение. Ты был ужасно скованным! Никак не думала, что ты такой трус.
— При чем здесь это? Мне-то нечего бояться. Я ведь не женат. Это ты замужем.
— Вот именно. И я не боюсь, несмотря на то что могу много потерять. У нас нет другого выхода, кроме как вести себя совершенно свободно. Мы ведь не хотим все время сидеть запертыми в твоей квартире, правда? Да, нас увидят вместе. Ну и что? Почему же не создать у людей впечатление, что мы просто очень хорошие друзья?
Итамар вынужден был признать, что он действительно чувствовал себя скованно: