— Верно, но она европейка. Это не дешевка, Шмуэль. Она одна из нас, и публика будет солидаризироваться с ней. Зрители видят, что она предпочитает арабского любовника израильскому мужу, в данном случае Меламеду.
— Но это уводит в сторону от нашего основного мотива …
— Ну и что? Мы двое в свое время открыли и начали разрабатывать палестино-израильскую тему. Ты, Итамар, мог не знать этого, но это так, и не верь всяким россказням, особенно одному человеку, который настаивает на иной версии. Так вот: почему нельзя обновить эту тему, найти другой поворот?
Шмуэль не успел отреагировать, ибо в этот момент прибыл Абу-Ахмад. После улыбок и рукопожатий гость, в костюме и при галстуке, уселся рядом с Бар-Нером.
— Можно устроить, — сказал Абу-Ахмад на вполне приличном иврите после того, как вежливо и внимательно выслушал объяснения Узи и его просьбу, — это не проблема. Но мы должны быть уверены, что фильм хороший. Это важно для нашего престижа.
— Хороший? — переспросил Узи.
— Хороший для нашего престижа, — терпеливо пояснил Абу-Ахмад.
— Конечно хороший, Абу-Ахмад, — ответил Узи. — Разве мы делаем плохие картины?
— Валла, ты прав, Узи. Если ты в деле, то я уверен — все будет в порядке. Дадим вам снимать, почему нет? Ничего с вами не случится. Все начнется потом.
Узи, Шмуэль и сам Абу-Ахмад засмеялись.
— Отличная хохма! — заметил Шмуэль.
— Валла, отличная, — сказал Абу-Ахмад. — Вам троим, может быть, дадим остаться, — добавил он.
Узи и Шмуэль опять захохотали.
— Чего смеетесь? Вы хорошие ребята. Зачем вас трогать? Мы не сделаем вам то, что вы сделали арабам, которые когда-то жили в этом доме. Ты, ты и ты, — он поочередно показал пальцем на каждого еврея, сидящего за столом, — будете у меня в полном порядке. Сможете даже жить в этом доме.
— Я вижу, мы найдем общий язык, Абу-Ахмад, — сказал Узи и похлопал его по плечу.
— Конечно, — подтвердил тот, — почему бы и нет?
— Ты классный комик, Ахмад.
— Ясно, комик, а как иначе?
После ухода Абу-Ахмада наступила короткая пауза.
— Значит, все устроено, — сказал Узи тоном, свидетельствующим о том, что он удовлетворен результатами встречи.
И тут наконец Итамар совершенно неожиданно для своих «консультантов» вскочил с места и гневно объявил:
— Нет, ничего не устроено!
Режиссер и его приятель опешили.
— Что случилось? — искренне удивился Узи.
И тогда на глазах у посетителей, официантов и хозяина заведения, который в панике выскочил из кухни, Итамар зашелся в истерическом крике. Он бросал обвинения одно за другим — в лицо Узи, не пощадил и Шмуэля, который сидел оглохший, не понимая, за что на него обрушился гнев Итамара.
Узи, тоже вскочивший со своего места, орал ему в ответ, что, знай он, какой человек Итамар, не только не повез бы его в Яфо, но и не сел бы с ним в одну машину, даже бы не стал вступать в разговор.
— Так ты поддерживаешь взгляды Меламеда, а? — крикнул Узи. — Теперь все ясно!
Когда до бедного Шмуэля дошла ужасная правда, он впал в шок. Его руки инстинктивно взметнулись, чтобы прикрыть разинутый рот.
— Что вы вообще знаете о взглядах Меламеда, кроме того, что сами ему приписали?! — взорвался Итамар.
По мере того как крики его усиливались, начала путаться речь. Такое с ним случалось в моменты сильного волнения. В конце концов Итамар в гневе покинул ресторан, не сумев закончить фразы.
Не привыкшему к подобным инцидентам Узи удалось все же на удивление быстро овладеть собой. Позже, изображая это происшествие своим знакомым, он с гордостью это подчеркивал. Но когда Итамар ушел, Узи почувствовал, насколько он взволнован. Он плюхнулся на стул и смахнул пот со лба. А придя в себя, извинился перед хозяином ресторана и пообещал, что больше никогда не приведет к нему этого типа.
XIX
Хотя сразу же после злополучной поездки в Иерусалим с Бар-Нером и его другом Итамар встретился с Ритой, она с тех пор не подавала признаков жизни. Судя по тому, как Рита набросилась на него в тот вечер, и по ее отказу спать с ним, Итамар решил, что на этот раз их отношениям наступил конец. Однако он ошибся. И вот она стоит у входа в его квартиру со страдальческим выражением лица.
— Это ужасно, — сказала она. Потом вошла внутрь и крепко обняла его. — Я тебе сочувствую.
— Что ужасно? — спросил Итамар, все еще находясь в ее объятиях.
— Ты не читал «Идкуней ха-йом»? — с удивлением спросила она. — Статью в субботнем приложении?
Итамар не читал статью. У него не было ни малейшего представления о том, что готовилось в эти дни в редакции газеты на улице Цидкиягу в Тель-Авиве и в холонской квартире журналистки Орит Мехмаш. У Орит был маленький интимный рабочий уголок в столовой. Там стояли компьютер, телефон и факс — все, что, собственно, необходимо для серьезного журналистского расследования. Как и другие адские изобретения, припасенные для газет и еженедельников, так и эта бомба Орит Мехмаш попала в то утро через газетные киоски и лавочки в каждую израильскую квартиру.
Такие мины, большие и маленькие, взрываются почти ежедневно. Вот партийный деятель, раненный в горло. Он лежит на больничной койке в надежде оклематься и встать на ноги, но через неделю получает новый, на сей раз смертельный, удар. Вот отставному офицеру достается осколок в грудь, когда он читает в газете о том, что натворил тридцать лет назад. Вот контуженым оказывается рядовой гражданин, который согласился участвовать в телевизионной дискуссии о моральном облике армии, а потом прочел статью о дрязгах между ним и соседями, в которой, в частности, описывается содержимое пакета с мусором, который он, видимо, просыпал на лестничной клетке. Вот профессор математики, высказавшийся об историческом значении той или иной горы, открывает свою любимую газету и узнает, что с трудом осилил элементарную алгебру, а о высшей математике и слыхом не слыхивал.
Так ежедневно ковровая бомбардировка накрывает всю страну, оставляя убитых и раненых. Те взывают о помощи. Но напрасны их мольбы! Деятельность журналистов, этих рыцарей демократии без страха и упрека, направлена на оздоровление страны, ее духовное очищение. Конечно, там и сям попадаются отдельные упрямцы, которые, принимая на себя удары неделя за неделей, месяц за месяцем, не только остаются в живых, но еще и продолжают сотрясать воздух речами. Каким-то образом их костный мозг умудряется возобновлять быстрее обычного запас крови взамен вытекшей из ран. Но не бесконечно же! Приходит день, и на их лицах появляется болезненная бледность, и тогда им остается только призывать смерть, которая прекратит наконец их страдания.
Тяжелая картина, не правда ли? Но пресса не только с корнем вырывает сорняки. Она еще холит и лелеет маленькие слабые ростки, питает их и помогает выпрямиться во весь рост. Если они того заслуживают. Вот, например, хирург Н. Б. из больницы «Идуд» в Гиватаиме, разработавший недавно «новую» технику операций поджелудочной железы, которой в Швеции пользуются уже добрых пятнадцать лет. Или певица Г. П. С тех пор как она покинула Израиль девять лет назад, никто за границей не слышал о ней ни звука (разве что в еврейских студенческих клубах). Но нашим газетам стало известно, что ей неизменно сопутствует беспримерный успех в Америке и сейчас на крыльях этого успеха она готовится к концертному турне в Израиле. Или А. Н. — борец за гражданские права из Кайфы, который не состоялся как адвокат (нет, нет, его дискредитировали враги!), а затем обанкротился в качестве издателя. Его теперь выдвигают кандидатом на получение международной премии в защиту гуманизма. Честь и хвала достойным! Они упорно вылезают на свет, как мелкие осенние грибы на квадратных городских газонах. И разумеется, со страниц газет не сходят имена тех, кто, как могучие кедры, уходят корнями глубоко в почву, а вершиной подпирают облака.
— Ты, как всегда, не замечаешь ничего вокруг. И поэтому я так люблю тебя.