На какой стадии вы придумали картинку с женщиной на пляже, предвещающую последнюю сцену?
ДЖОЭЛ: Картинка возникла, как только мы задались вопросом, что будет в том номере. Мы хотели, чтобы он был очень скудно отделан, чтобы стены были голыми, вид из окна — только таким. На самом деле мы хотели, чтобы единственным каналом во внешний мир была эта картинка. Нам казалось важным создать чувство изоляции. Нужно было с самого начала создать состояние дезориентации у главного персонажа.
ИТАН: Картинка с пляжем должна была порождать чувство комфорта. Не знаю, почему мы ухватились именно за нее, но она помогла создать еще большую подавленность в самой комнате.
В сцене, где Бартон давит комара, фильм переходит от бытовой комедии к фантастике.
ДЖОЭЛ: Некоторые люди высказывают мнение, что вся вторая часть фильма всего лишь кошмар. Определенно в наши планы не входило сделать ее в буквальном смысле дурным сном, но это правда, что мы стремились к иррациональному. Мы хотели, чтобы настроение фильма отражало психологическое состояние героя.
ИТАН: Мы хотели, чтобы зритель разделил внутреннюю жизнь Бартона Финка и его точку зрения. Но нет нужды идти дальше. Было бы глупо, если бы в конце он проснулся в более широкой реальности, чем реальность фильма. В том смысле, что разговоры о «реальности» придуманного персонажа всегда искусственны, мы не хотели, чтобы люди думали, что он «реальнее» истории.
ДЖОЭЛ: Есть еще один элемент, который включается в игру в этой сцене. Вы не знаете, кто убил Одри Тейлор. Мы не хотели исключать возможность, что это был он, хотя он постоянно заявляет о своей невиновности. Это одно из классических соглашений детективного кино — как можно дольше подкидывать зрителю ложные следы. То есть все-таки мы хотели сохранить неопределенность до самого конца. Но предполагается, что преступление совершил Чарли из соседнего номера.
С этой точки зрения выбор Джона Гудмана на роль Чарли Мидоуза принципиален, если учесть, что обычно он играет «славных парней». По этой причине зритель за него с первой минуты.
ИТАН: Роль была написана для этого актера, и мы, очевидно, сознавали этот теплый, приветливый имидж, с которым зрителю удобно. Мы использовали эти ожидания, чтобы в конце концов обмануть их. И все же с момента, когда он представляется, в нем есть что-то угрожающее, настораживающее.
Тот факт, что Бартон Финк воспринимает пролетариат как тему своих пьес, также побуждает его по-дружески вести себя с Мидоузом, иначе он покажется полным буржуазных предрассудков.
ДЖОЭЛ: Отчасти это правда, но Чарли также завоевывает симпатию просто из-за своего дружелюбного поведения в самом начале.
ИТАН: Чарли в равной мере осознает, какую роль уготовил ему Бартон Финк, неким извращенным образом.
На момент съемок фильма вы не знали, что будете участвовать в конкурсной программе в Каннах, и тем более не подозревали, что Роман Полански будет председателем жюри. Довольно иронично, что ему пришлось судить фильм, где «Жилец» из «Тупика» сталкивается с «Отвращением».
ДЖОЭЛ: Очевидно, что на нас повлияли его фильмы, но в данный момент совесть не позволяет нам говорить об этом, а то будет выглядеть, будто мы лижем ему жопу. Три картины, которые вы упомянули, конечно, на нас повлияли. «Бартон Финк» не принадлежит к какому-то жанру, но если у него есть родословная, очевидно, что она начинается с Полански.
Еще в голову приходит «Сияние», а также мир Кафки и черный юмор еврейской культуры Центральной Европы.
ДЖОЭЛ: Это так, разве что «Сияние» скорее принадлежит к международному жанру фильмов ужасов. Несколько критиков также упомянули Кафку, и это меня удивляет, потому что, честно говоря, я не читал его со времен университета, когда я проглотил «Превращение». Некоторые из них намекали на «Замок» и «В исправительной колонии», но я их никогда не читал.
ИТАН: Когда столько журналистов хочет, чтобы мы оказались вдохновлены «Замком», поневоле проникаешься желанием наконец открыть эту книжку.
Как вы делите между собой работу над сценарием?
ИТАН: Все очень просто и очень неформально. Мы вместе подробно обсуждаем каждую сцену и никогда не назначаем написание такой-то сцены кому-то из нас. Но в конечном счете печатаю я. Как мы уже сказали, «Бартон Финк» был написан необычайно быстро, а на «Перекресток Миллера» ушло гораздо больше времени, почти девять месяцев.