ЗЕРКАЛА. Самоосмысление, подводный камень в жизни ума, когда-то считалось проклятием настоящего искусства; теперь это sine qua non[17]. Коэны не могут избежать самоосмысления, поскольку их двое. Один всегда наблюдает за вторым. Как указал один из их коллег: «Единственный, кому важно угодить Джоэлу, — это Итан, и наоборот». Герои их фильмов, поглощенные собой мыслители, всегда оттеняются нерефлектирующими, естественными партнерами: Лео в «Перекрестке Миллера» и Чарли Мидоузом (Джон Гудман) в «Бартоне Финке», оба — естественные люди, сердечные, щедрые, общительные и добродушные, оба — убийцы. («Я тебе покажу жизнь ума! — ревет Чарли. — Хайль Гитлер!»)
ЗЛОВЕЩИЕ МЕРТВЕЦЫ. Прежде чем объединиться со своим братом, Джоэл Коэн был помощником монтажера на этой первой полнометражке, снятой Сэмом Рэйми, их друганом, чьи четыре фильма настолько же отвязны, несдержанны и вульгарны, насколько фильмы Коэнов осторожны, подготовлены и точны. Фильмы Коэнов представлены на престижных кинофестивалях; премьеры фильмов Рэйми проходят на Таймс-Сквер. Рэйми непревзойден в искусстве придумывать новые сногсшибательные способы использовать камеру, и многие стороны коэновского визуального стиля, которые оседают в памяти — быстрые пролеты на уровне земли, странные ракурсы, беспощадные планы от первого лица в стиле «Хичкок под амфетаминами», — идут от Рэйми. Маловероятно, что Коэны, как бы они ни старались, когда-нибудь произведут что-либо столь же пугающе-великолепное, как план с летящим глазным яблоком в «Зловещих мертвецах — 2», превосходном высокобюджетном римейке Рэйми его же собственного фильма, который даже превосходит оригинал. В своих интервью братья Коэн, при всей своей интеллектуальности и педантичности, притворяются старомодными, бессловесными ремесленниками, не заинтересованными ни в чем, кроме развлечения своих зрителей. На самом деле они уверенные в себе, вдумчивые художники, но хотели бы, как Рэйми, интуитивно создавать бессмысленные, беспощадные, вызывающе-агрессивные развлекухи. Как у Бартона Финка, Берни Бернбаума и Хая, у них «горе от ума». А у Рэйми — нет того горя! Там, где Коэны-чистоплюи всё подберут, Рэйми оставит болтаться. Там, где фильмы Коэнов практически закончены к моменту, когда их выдроченные раскадровки несут размножать для съемочной группы, сценарий Рэйми остается в набросках, бесполезный с литературной точки зрения, он просто повод для сумасшедшего воображения предаться галлюцинациям. Рэйми — доппельгангер Коэнов. Он — автор, которым были бы Коэны, если бы их был один человек, а не двое, и если бы они были свободны от бремени ума, а не заперты в зеркальном зале, которым является жизнь сознания.
ИМПРОВИЗАЦИЯ. «Мы рисуем не меньше раскадровок для фильма, чем Хичкок. Там очень мало импровизации, потому что мы, в общем-то, трусишки». (См. Анальная фиксация.)
КУБРИК СТЭНЛИ (р. 1928)[18]. Известный «маньяк контроля» и кинематографист. Снял фильм, полный зловещей съемки с движения по длинным коридорам гостиницы, в которой поселяется писатель, страдающий от творческого кризиса и постепенно сходящий с ума, и этот фильм НЕ называется «Бартон Финк».
МАКУЛАТУРА. Обычно Коэны считаются детьми кино, на которых в основном повлияли другие фильмы, в духе Спилберга и Лукаса. На самом деле первоисточники их трудов главным образом литературные, в особенности нагруженные сюжетом, опьяненные языком романы Дэшила Хэммета, Джеймса М. Кейна, Раймонда Чандлера и их менее значительных современников. Кейн навеял «Просто кровь», но название взято из Хэммета, как и б`ольшая часть «Перекрестка Миллера», сюжет и персонажи которого по большей части позаимствованы из «Стеклянного ключа» с несколькими крупицами «Красной жатвы», добавленными для равновесия.