Он засмеялся, приобняв меня за плечи, и мне не оставалось ничего кроме как сдаться, выдавив из себя нелегкую улыбку.
– Ты не больна и не сходишь с ума, – прошептал мне на ухо воображаемый друг детства.
Для убедительности кивнул носком на руке.
– Видишь? Он тоже так считает.
Семь последующих лунов я проводила наблюдение за растениями, взрыхляла и увлажняла почву, исключая возможные негативные для их состояния факторы. Сообщение от Центра, пришедшее к середине того же луна, поразило меня своей сухостью. Джейсон Финнеган, возглавлявший управление экспедицией «Деметра» с Земли, сообщил, что мне следует придерживаться предписанных протоколов и дожидаться прибытия команды «Деметра 2». Он так же сказал, что выражает глубочайшее соболезнование по поводу утраты уважаемого страной гражданина, и просил не оглашать случившееся в связи с нежелательными последствиями, которые могут бросить тень и поставить под угрозу всю целесообразность проекта. То есть мне прямым текстом запретили сообщать о смерти Гонсалеса кому бы то ни было. Для моей семьи он все еще был жив и продолжал возглавлять нашу научно-исследовательскую экспедицию. Не сомневаюсь, что люди Финнегана вышли на связь с Лусией, предупредив ее о том же. Я была уверена, что его жена начнет паниковать и звонить во все инстанции, если ее Хорхе не выйдет на связь. Писем от нее больше не приходило, что лишь подтверждало мои соображения.
Хансен говорил, как он скучает и ждет, когда я наконец-то вернусь домой. Обещал устроить по этому поводу большой праздник, на который соберет всех наших близких друзей, даже семейку чокнутых, но весьма милых Краучей. На другом послании он наперебой с Эми рассказывал, как прошел День Благодарения в семье ее одноклассницы. Я включала видео на повтор, кусая губы и глотая соленые слезы, и больше всего на свете боялась не вернуться. Пыталась записать ответ, но каждый раз нажимала на удаление, потому что мой вид вызвал бы у них очень много вопросов, а я не хотела, не могла на них отвечать.
Однажды я заметила синяк на запястье. Итан сжал его слишком сильно, когда мы занимались любовью. Эта мелочь, такая незначительная, совсем выпала у меня из головы. Я застыла, изумленно глядя на синеватый отпечаток пальца. Это не укладывалось в моем понимании. Есть какие-то вещи, которые отпечатываются в нашей памяти и воображении как фотоснимки. А есть те, на которые не обращаешь внимания, пока не утыкаешься носом. Вроде неловкого удара о краешек стола, о котором ты наверняка забудешь к концу дня и, лишь ложась спать, обнаружишь на месте удара ссадину. И, скорее всего, даже не вспомнишь, откуда она появилась.
Вспышки на Нербусе повторялись с той же непостоянной периодичностью. От двух до пяти за лун, иногда они длились не больше минуты, иногда растягивались, превышая поставленную Гонсалесом верхнюю точку. Самая длинная была зафиксирована на тридцатый лун и составила пять минут восемь секунд. Провалы в памяти прекратились, но Итан не собирался никуда исчезать и подбадривал меня, когда чувствовал, что я на грани срыва.
На двадцать седьмой лун мы ели первую выращенную в отсеке № 6 морковь. Первые плоды ели сырыми, смыв с них землю и даже не очистив кожуру. Вторую порцию отправили на термообработку, и после пробовали уже тушеные овощи. Брюква, на которую ставил Гонсалес, потихоньку набирала вес в корне.
Итан радовался как ребенок, когда я брала его в теплицу, с интересом разглядывал окрепшие растения, трогал завязи и изумлялся запахам, которые от них исходят. Больше всего ему нравился запах помидоров. Он не надевал скафандра, я же не беспокоилась о том, что галлюцинация может умереть от дефицита кислорода в крови.
Я проводила замеры давления, рост оставался без изменения, показания веса незначительно выросли. Причиной могла быть стрессовая ситуация, в которой организм пытался накопить запасы на случай гипотетического форс-мажора, потому я не придавала этому большого значения. Анализа крови я по-прежнему избегала, поступая иррационально, необоснованно, к тому же нарушая предписания, по которым это было необходимым ритуалом каждого луна. Удушающий, панический страх охватывал меня каждый раз, когда я брала в руки инструменты, находясь в мед-отсеке.
Могла ли я спровоцировать всплеск безумия, узнав, что несу в себе неизвестный науке вирус? Пока у меня выходило держать его под контролем, если конечно можно было так выразиться, но не было никакой гарантии, что так будет и дальше.
Центр справлялся о моем состоянии и проекте в целом. Результаты роста растений их радовали, моя стабильная шизофрения вряд ли. Они считали меня бомбой замедленного действия, которая могла сработать в любой момент. Я это чувствовала. Чувствовал и Итан, следуя за мной в рубку для переговоров, наблюдая за тем, как холодно излагают факты люди, управлявшие экспедицией. В том, что меня уже списали со счетов, не было никаких сомнений, но я продолжала надеяться.