– Ну пааап!
– Отправимся в гости вдвоем, а потом я запишу тебе подробный отчет, может даже удастся выпытать рецепт у этой чудесной бабули. Мы тебя любим и очень скучаем.
Хансен и Эмили отправили по воздушному поцелую, вразнобой, и муж отключил запись.
Я скучала по их лицам, по теплу их тел. Удивительно, как сильно человек может зависеть от тактильных ощущений, и понимание этого приходит не сразу, а лишь когда ты долгое время лишен таких простых вещей. Как бы мне хотелось обнять малышку, стиснуть крепко-крепко и долго не отпускать, заплетать ей косы, борясь с ее рывками удрать и играть с куклами. Как бы хотелось прижаться к мужу, целовать его, не говоря уже о близости, которой я была лишена добровольно ради возможности сделать открытие века.
Мои отношения с Гонсалесом нельзя было назвать натянутыми, мы были командой, отлаженным механизмом, благодаря которому достигались поставленные цели, и все наше общение ограничивалось похлопыванием по плечу или задорным «дай пять».
Я еще долго смотрела на погасший экран, прежде чем покинула кресло, успевшее принять мое тепло. Хорхе Гонсалес все еще колдовал над расчетами.
– Я все равно раскушу этот чертов орех, – бормотал он себе под нос, и я решила, что капитан снова пытается воссоздать математический прогноз интенсивности и частоты вспышек на Нербусе.
Мы называли это «прощупать пульс» Энте. В комнате отдыха существовала ниша, расположившись на которой можно наблюдать за далекими звездами и спутником. Светило и планета появлялись в зоне обзора, но куда реже, к тому же и у меня, и у Гонсалеса свободного времени было не так много, несмотря на полную автономность станции.
Работы хватало с запасом, но когда мы уставали от пересмотра надоевших фильмов или прослушивания коллекции любимой музыки, то приходили сюда.
Лежа на животе и водрузив на голову наушники, я смотрела на чужие звезды и думала о доме. Встроенное в обшивку корабля устройство позволяло преобразовывать электромагнитные волны находившегося под нами объекта в привычный человеческому уху звук и передавало его через наушники. Энтэ звучал иначе, чем Земля. Медленней, размереннее, менее мелодично, но его звуки завораживали не меньше, и я находила «прощупывание пульса» неплохой альтернативой возможности поваляться под звездами на зеленом лугу.
Ящики с грунтом, на этот раз те, что мы с Гонсалесом перенесли пару лунов назад, снова оказались перевернуты.
Маленькие луковицы, у которых не было времени проклюнуться, лежали среди комьев земли. Большая часть растоптана, кое-что уцелело, чудом закатившись в полое пространство под нишей. Мне пришлось собирать их, возвращать грунт в контейнер и убирать грязь. След от скафандра на еще влажной почве – единственное, что могло доказать причастность Гонсалеса к погрому – я машинально смела и только потом пожалела об этом.
Все еще ругая себя и капитана, я закончила с наведением порядка. Четыре камеры, установленные над потолком, позволяли наблюдать за ростом растений в реальном времени, но не вели записей.
Вернувшись в центр управления, я запрограммировала все камеры отсека № 6 на запись. Подумав, применила те же настройки и к остальным камерам корабля и только после этого отправилась на поиски Гонсалеса.
Шел двадцать девятый лун.
Передатчик капитана не отвечал. Я снова и снова подносила запястье, на которое крепилось устройство передатчика, ко рту, вызывая Хорхе на связь, но не слышала в ответ ничего, кроме тишины. Его не было в рубке, обеденная зона и комната отдыха пустовали. В каюте Гонсалеса меня тоже ждало одно разочарование.
Обычно он запирал свое личное пространство, это было в его манере. Несмотря на доверительные отношения, Гонсалес, выросший в неблагополучном районе мексиканского городишка, предпочитал запирать все двери, даже если на расстоянии многих световых лет единственным его соседом была я. А у меня не было привычки входить без стука или копаться в чужих вещах во время его отсутствия. Он это знал, но дверь все равно закрывал на магнитный ключ.
Какие-то доли секунды я просто стояла перед распахнутой дверью, обозревая одновременно часть коридора и каюту Гонсалеса. Что-то неприятное, нежданный холодок тревоги поселился в груди. Для того, чтобы сделать шаг внутрь, мне пришлось в буквальном смысле бороться с собой. Больше всего на свете я боялась, что найду капитана мертвым. Что он, все это время скрывая от меня симптомы прогрессирующей болезни, впал в безумие и покончил с собой.