Свою двухместную «Чессну» я сменял на крепкую быструю кобылу-квартеронку. А еще у меня в хозяйстве имеется «Форд»-пикап, но иногда я предпочитаю ездить на «Шевроле». Но на этом на всем можно добраться до города только до тех пор, пока на дороге не насыпало больше двух футов снега. Я иногда люблю туда заглянуть, съесть в кафе на завтрак «омлет по-денверски», а потом навестить жену и сына. Выпить я захожу в «Две луны», а ночую в мотеле. И к утру уже снова готов возвращаться на ранчо, ибо мне не терпится узнать, не случилось ли чего за время моего отсутствия. И почти всегда что-нибудь да случается.
Эдна, пока мы с ней женаты были, там всего один раз и побывала. Приезжала туда на целых три недели. Но мы были так заняты, валяясь в постели, что я тот ее приезд даже и не особенно помню, если не считать Дни, когда она пыталась научиться ездить верхом. Я посадил ее на Салли, ту самую резвую кобылу, которую я на «Чессну» сменял, доплатив еще полторы тысячи; это очень надежная лошадка и куда умнее большинства республиканцев. Но Эдна умудрилась за каких-то десять минут совершенно эту кобылу развратить. Я пытался объяснить ей, как лошадь воспринимает разные твои движения коленями, когда сидишь на ней верхом, но Эдна вдруг завопила, словно какой-то мустангер на необъезженном коне, и так погнала мою лошадку, что они пулей вылетели со двора и за несколько минут проскакали полпути до Онтарио. Я верхом на старом чалом мерине встретил их, когда они уже возвращались назад. Салли-то хоть бы что, а вот Эдне в тот вечер пришлось несладко из-за многочисленных ушибов и прочих травм. Она потом утверждала, что во время той скачки вся любовь из нее и выскочила. И, похоже, не лгала, потому что вскоре после этого она попросила отвезти ее назад, в Итер. Я-то думал, что она навсегда свою работу в магазине оставила, а она, оказывается, всего лишь взяла отпуск на месяц, и, по ее словам, Нидлес непременно захочет, чтобы она на Рождество еще и сверхурочно поработала. Мы поехали на машине в город, отыскав его несколько западнее того места, где он был прежде, и местность вокруг оказалась весьма симпатичной, неподалеку высились Очоко-маунтинз, и мы весело встретили Рождество в доме у Эдны вместе с детьми. Я не знаю, где был зачат Арчи — там или на ранчо. Мне приятней думать, что на ранчо; мне хочется, чтобы это сидело в нем и когда-нибудь привело его сюда. Я же просто не знаю, кому все это оставить. Чарли Эчеверриа хорошо управляется со стадом, но он и на два дня вперед ничего не видит, да и с покупателями совсем обращаться не умеет, не говоря уж об акционерах. Да я и не желаю, чтобы акционеры на моем ранчо наживались. Работники у меня все хорошие, молодые, но они не любят и не хотят подолгу оставаться на одном месте. Ковбоям земля не нужна. Земля ведь становится твоей хозяйкой. И приходится целиком отдаваться заботе о ней. Иногда у меня такое ощущение, словно все камни с двух сотен тысяч акров разом на меня навалились, и от этого в голове у меня совсем помутилось. И мне стало мерещиться, будто дикие звери, перекликаясь, бродят по моим землям. И коровы мои стоят с новорожденными телятами на холодном ветру, несущем над равниной колючий мартовский снег, похожий на замерзший песок. А я все пытаюсь понять, откуда у них столько терпения.
Вчера видела на Главной улице этого старого фермера, мистера Хидденстоуна, который когда-то был женат на Эдне. Держался он очень уверенно и шел так, будто точно знает, куда идет, но когда улица вывела его прямо на морской утес, вид у него был точно самый дурацкий. Пришлось ему разворачиваться и обратно идти; а ноги свои, длинные такие да еще и в сапогах на высоких каблучищах, он ставит осторожно, как кошка, — все ковбои так ходят. А сам худющий, кожа да кости. И прямиком в «Две луны». Видно, хотел выпить на прощанье, прежде чем снова возвращаться к себе на ранчо, в восточный Орегон. Мне-то самой наплевать, где наш город находится — на востоке или на западе. Да черт с ним, где бы он ни находился. Его все равно толком нигде нет. Я все собираюсь уехать отсюда в Портленд и попробовать поступить в «Интермаунтин», ту крупную компанию, что грузовыми перевозками занимается. Я хочу водить большие грузовики. Машину я водить научилась лет в пять; училась еще на дедовом тракторе. А когда мне исполнилось десять, я стала водить отцовский «Додж Рэм» и, как только водительские права получила, езжу на пикапах и мини-грузовичках — развожу и привожу товары для магазина, где работают мама и мистер Нидлес. А прошлым летом Джейз учил меня своим восемнадцатиколесником управлять. И у меня здорово получалось, честное слово! Я — прирожденный водитель, так Джейз говорит. Мне, правда, еще ни разу не удавалось от души прокатиться по шоссе 1–5, я всего раза два туда выезжала. Джейз мне твердит, что нужно больше практиковаться в переключении скоростей и парковке, а также уметь хорошенько из ряда в ряд перестраиваться. Я против практики ничего не имею, я бы с удовольствием попрактиковалась еще, так ведь он, стоит мне машину остановить, тут же тащит меня в койку — у них за передними сиденьями в кабине настоящая койка есть — и стягивает с меня джинсы. Приходится какое-то время с ним трахаться, прежде чем он снова меня обучать начнет. Сама-то я иначе себе все это представляю: мне бы побольше поездить да кой-чему научиться, а уж потом можно и сексом заняться, и кофе выпить; а назад хорошо бы возвращаться по другой дороге, может, через холмы, я бы там заодно и тормозить поучилась, и всяким маневрам. Только у мужчин, по-моему, мозги совсем не так повернуты: только об одном и думают. Даже когда я его грузовик вела, он постоянно меня обнимал и тискал. У него руки такие большие, что он может сразу обе мои груди в ладонь забрать. Это приятно. Но ему это здорово мешает меня учить, никак он сосредоточиться не может. И все повторяет: «Ох, детка, ты такая потрясная!» Сперва-то я, конечно, думала, что он имеет в виду то, как здорово я вожу, но он вскоре начинал стонать, сопеть и все такое, так что приходилось мне припарковываться где-нибудь в укромном уголке и снова лезть в ту койку за передним сиденьем. Я к этому привыкла и, пока мы с ним трахались, стала упражняться в переключении скоростей в уме, про себя. Мне это здорово помогало. Он жутко заводился, когда я под ним двигалась туда-сюда и кричала: «Скорость восемьдесят миль!» и «Полиция на хвосте!» И гудела, как полицейская сирена. У меня даже прозвище такое: Сирена. А в августе Джейз отсюда смотался. Вот тогда я все насчет своего будущего и решила. Пока что занимаюсь доставкой для маминого магазина и коплю деньги, а когда мне исполнится семнадцать, уеду в Портленд и поступлю в «Интермаунтин Компани». Мне так хочется прокатиться по шоссе I-5 от Сиэтла до Лос-Анджелеса или в Солт-Лейк-Сити съездить! Ну, а потом, может, и собственным грузовиком обзаведусь. Это тоже в мои планы входит.