– Глупости!– мой двойник вскочил, раскрасневшись лицом.
Я резко вскинул руку и разрядил очередь в потолок.
Повисла напряженная тишина, и только щепки и пыль с тихим шелестом опускались на меня с продырявленных потолочных перекрытий подобно снегу.
– Вольер?– предложил я двойнику.
– Боюсь, у тебя все равно не будет полной коллекции,– хмыкнул он.
– Но так есть шанс сохранить на один экспонат больше. Можешь сам выбрать среду обитания.
Для убедительности пришлось демонстративно поводить стволом, прежде чем Северин занял отдельный вольер с жарким пустынным песком и куцыми подсохшими кустами.
Оглядев своих пленников, не смог удержаться от улыбки – у меня был как минимум один полный комплект экипажа Итеры.
– Оставлю вас ненадолго,– я отвернулся к выходу.– Все никак не соберусь перекусить.
– И мне принеси,– скрипучим голосом потребовала медичка.– Я тоже человек.
Я вышел в коридор, и, подойдя к лестнице, тихо позвал в микрофон:
– Новая Итера…
«Ну, наконец-то! За это время можно было научиться на пианино играть. Что там стряслось?»
Я растерялся: даже не знал, с чего начать.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Есть одно настоящее и честное чувство – Одиночество.
Все остальное: страх, любовь, радость и прочие глупости, которым даны громкие имена – лишь игра гормонов и всплески химических реакций. Они примитивные порождения животного начала. И только чувство одиночества является осознанным ощущением, зрелым следствием долгих раздумий.
Мне не раз приходилось касаться его, но всякий раз я не решался заглянуть в глубину, опасаясь необратимости погружения. Я ощущал его как океан, как огромную массу воды, которая уходит за горизонт. У них было много общего, если только они не были чем-то одним. И чувства я испытывал к ним схожие – боялся до мурашек и льнул как завороженный. Одиночество можно почувствовать даже в гуще толпы. Достаточно быть непохожим на остальных и осознавать свою неуместность.
Так ярко свое одиночество я ощущал впервые.
Итера была благодарным слушателем, и мой пересказ произошедших событий она выслушала молча, ни разу не перебив.
«Ты ждешь от меня чего-то?» – переспросила она, когда я закончил.
– Нет.
Я даже не понимал, зачем все это ей рассказал. Мне не приходилось рассчитывать на ее помощь – наоборот, стоило опасаться не меньше других. Она не была мне другом, не была даже человеком, впрочем, как и я сам. Забавно, разные по природе, но мы оба были имитацией человека. А теперь в вольерах появились новые имитации.
Строго говоря, несмотря на всю суету и примелькавшиеся рожи членов экипажа, на Коэстро вообще не было ни единого человека! При этом все носили человеческие маски: и клоны, и искусственный интеллект, и пришельцы.
Я швырнул бокал с безалкогольным вином в стену. Все вокруг было ненастоящим и пропитанным ложью: вино, еда, слова и вся моя жизнь.
– Если бы мы вернулись на корабль и захотели улететь с этой проклятой планеты… Скажи, у меня был бы шанс потом проснуться в креокапсуле? Мы узнали мерзкую тайну Итеры, а беречь ее ты должна даже ценой наших жизней. Или вместо меня проснется уже другой Северин, который не будет ничего помнить об этой планете, как и весь экипаж?
Она долго молчала, прежде чем заговорить.
«Меня заинтересовала встреча с инопланетным разумом,– призналась Итера.– Это многое объясняет. И это событие будет иметь серьезные последствия для человечества. Кто бы мог подумать, что именно тебе предстоит решать судьбу двух цивилизаций».
Она проигнорировала мой вопрос. Это и был ответ, точный и исчерпывающий. Мне больше никогда не взойти на борт Итеры: я был обречен на вечное изгнание, и Коэстро станет моей могилой. Бывают тайны, знание которых убивает.
– О чем ты говоришь? При чем здесь Судьбы цивилизаций? Я и своей жизнью никогда не распоряжался, как выяснилось, а тем более теперь.
«Северин, твой разум играет с тобой, заслоняет эмоциями реальность,– ее голос был ласковым и заботливым.– Не дай себя обмануть. Чтобы увидеть объективную картину, надо найти недостающие ответы. А для этого задай правильные вопросы».