- Сюда! - крикнул я ей в ухо. - Вниз по склону!
- Нет! - проорала она, выдергивая у меня руку. - Мне надо в другое место!
- Да вы...
- Заткнись и слушай! - Она схватила меня за плечи и закричала прямо мне в лицо: - Скажи Тьернану...
Сзади застучали автоматы, завопили раненые. Я не знал, стреляют солдаты резиновыми пулями или настоящими, и не имел никакого желания остаться и выяснить. Женщина оглянулась через плечо и снова впилась взглядом в меня.
- Скажи Тьернану, что я его жду у Клэнси на Гэйер-стрит! - Она перекрикивала шум. - Завтра в восемь! И чтобы не верил никаким другим сообщениям. Ты понял?
- Да кто вы такая? - заорал я в ответ. - Что это за мадридские тайны?
На долю секунды у нее мелькнула неуверенность, как будто она хотела мне все сказать в этой мешанине бунта, но боялась поверить своей интуиции. Потом она притянула меня к себе и прошептала в самое ухо:
- Рубиновая Ось.
- Рубиновая... _что_?
- Рубиновая Ось! - повторила она громче и на этот раз - нетерпеливо. Тьернан поймет. Запомните: в восемь у Клэнси. - Она оттолкнула меня. Теперь давайте отсюда!
И она нырнула в охваченную паникой толпу, исчезнув в ночи так же неожиданно, как и появилась. Я успел заметить прядь седых волос в короткой стрижке под откинувшимся капюшоном.
И женщина исчезла.
Я побежал в другую сторону, пробиваясь сквозь толпу, пока не выбрался с автостоянки. Дальше по боковой аллейке и вниз по насыпи возле высоких бетонных стен Муни. За мной побежали немногие. Большинство сквоттеров остались позади - защищать в безнадежной битве с солдатами ВЧР то немногое, что еще могли назвать домом.
Я оступился и заскользил вниз по раскисшему склону, ослепленный дымом и тьмой, оглохший от шума вертолетов. Приходилось перебираться через упавшие стволы, и ветки хлестали по лицу. У подножия я услышал журчание вздувшейся дренажной канавы и свернул в сторону - я счел, что и так достаточно вымок.
Как я выбрался из района бунта, помню смутно: путь от Муни восстанавливается только фрагментами. Несколько раз плюхнулся мордой. Судорожно хватался за карман - убедиться, что не потерял Джокера, и с облегчением нащупывал малыша на месте. Бегом по Говернмент-роуд вокруг озера, мимо павильона Всемирной выставки 1904 года. Остановился перевести дыхание и в следующую секунду попался в лучи прожекторов броневиков, подходивших с другой стороны и нырнувших с дороги в лес. Слышал, как надо мной кричат обезьяны на деревьях. Рванулся напрямик через палаточный городок на главном пути бывшего муниципального поля для гольфа, слышал, как плачут младенцы, какой-то старик запустил в меня комом грязи...
Потом снова в лесу, карабкаюсь на всех четырех по крутому склону, хватаясь за корни и полусгнившую листву, и дышу, как загнанная лошадь в атавистическом порыве - уйти от опасности.
Не лучший вечер из проведенных мною в опере. Много пения и танцев, конечно, но если говорить об игре артистов - спектакль показался мне несколько сыроватым.
Дальше я помню, что лежу, пытаясь перевести дыхание, на полпути через парк у подножия статуи Людовика XIV - французского монарха, в честь которого был назван город. На бронзе тусклые отблески пламени - догорает палаточный городок вокруг Муни.
С возвышения у памятника мне были видны прожектора окруживших Муни вертолетов, слышны отдаленные выстрелы из полуавтоматического оружия. Здесь, наверху, было противоестественно тихо и безлюдно, будто я переместился по времени и вырвался из царившего поблизости хаоса. Дождь наконец перестал. В рощах на холмах запели обычную ночную симфонию цикады и ночные птицы - их не касалась затеянная внизу военизированная акция.
Каким-то образом в сумасшедшем порыве спастись я попал на вершину холма Арт-Хилл - в высшую точку Форест-парка. Надо мной возвышался на бронзовом жеребце чудовищно увеличенный Король-Солнце, с вызовом поднявший в пустые небеса широкий меч. Эта статуя был символом города куда раньше, чем воздвигли Арку. Каким-то чудом она не пострадала во время землетрясения, и перед лицом вечной храбрости короля я устыдился своей трусости.
А впрочем, я уже привык быть трусом. По крайней мере это для меня не ново. Можете назвать это инстинктом самосохранения - все мы, лицемеры, любим этот термин. Спросите вот у моей жены. Или у сына...
Я огляделся, и мой взгляд упал на огромное полуразрушенное каменное здание Сент-Луисского Музея Искусств. В девяностые годы прошлого столетия его укрепили против землетрясений, и все же здание сильно пострадало. Сейчас его двери были заперты, окна забраны деревянными щитами, а все ценное давно уже вывезли в Чикаго. Над барельефом классического портика, подпертого коринфскими колоннами, были вырублены слова:
ПОСВЯЩЕН ИСКУССТВУ И СВОБОДЕН ДЛЯ ВСЕХ
- Не слабо! - буркнул я себе под нос. - Где бы мне подписаться?
Переведя дыхание, я медленно поднялся на ноги и побрел, пошатываясь, по дорожке вниз с Арт-Хилла, потом на боковую аллею, по которой можно выйти на бульвар Форест-парк.
Пора домой.
3. СРЕДА, 21:36
Насчет свободы? Валяйте, а я послушаю. Я, черт меня побери, готов слушать каждого, только вы уж извините, если я посреди лекции малость засну.
Мокрый, промерзший, грязный и злой на себя, я побрел к выходу из парка на бульвар Форест-парк. Пара "Пираний" и "Хаммеров" меня обогнала, но они были слишком заняты и не стали останавливаться ради одинокого пешехода. На всякий случай я пошел через поле для гольфа у подножия Арт-Хилла, обходя блокпост при выходе на бульвар Линделл. Там стояли два "Хаммера", и мне не захотелось объясняться с солдатами на баррикаде. Конечно, я мог показать удостоверение репортера и начать объяснять, что был здесь по заданию редакции, но так я почти наверняка попал бы на стадион Буша, и уж не для игры в бейсбол. Как бы там ни было, пехтура ВЧР меня не засекла, и я вышел из парка беспрепятственно.
Следующая проблема - попасть на Метролинк. До главных ворот входа с бульвара Форест-парк я дотащился. Станция Метролинка была отсюда в одном квартале, и на дне ее глубокой траншеи народу почти не было, но наверху у входа на лестницу стоял солдат ВЧР с резиновой дубинкой.
Я глянул на часы. Четверть десятого. Делать нечего - не в том я был состоянии, чтобы идти пешком весь обратный путь. Стараясь придать себе вид, не наводивший на мысль о рукопашной схватке с гориллой по колено в болоте, я твердым шагом подошел к турникету, выуживая из кармана брюк проездную карту.
Когда я вышел под свет фонаря, солдат посмотрел на меня изучающе, я ему небрежно кивнул и начал засовывать карту в сканер, как вдруг он шагнул вперед и загородил мне дорогу дубинкой.
- Простите, сэр, - сказал он, - вы знаете, который час?
В прошлые времена я посмотрел бы на часы, ответил "да" и пошел бы дальше, но эти ребята были знамениты отсутствием чувства юмора. У меня в уме промелькнула вереница заранее сплетенных небылиц и вариантов - от прикинуться пьяным до просто изобразить умственно недоразвитого, но ничто не объясняло, почему это я оказался здесь в непотребном виде в такое время. О том, чтобы сказать правду, и речи быть не могло: нормальные пехотинцы ВЧР любили репортеров даже меньше, чем мародеров, а первую поправку можете смазать вазелином и засунуть... вы понимаете.
- А что, девять уже есть? - Я изобразил озадаченное удивление, задрал рукав и глянул на часы. - Черт побери, я и не думал... Простите, я...
- У вас есть удостоверение личности?
Под нами на платформе сидели несколько человек, наблюдавших за нами со спокойным любопытством. Несомненно, они уже эту процедуру прошли.
- А? Конечно, конечно... - Я торопливыми движениями вытащил из заднего кармана бумажник, нашел водительские права и протянул ему. На именной табличке солдата было написано: Б.ДУГЛАС. Мои права он пропустил через ручной сканер, затем опустил из шлема монокль и стал ждать, пока из городских компьютеров не загрузится имеющийся на меня материал.
У меня было время его хорошо рассмотреть. Зрелище весьма неутешительное: молодой парень, годящийся мне в младшие братья - максимум двадцать один год, - в потрепанном армейском камуфляже, высокие ботинки, шлем-сфера, как у полиции для разгона беспорядков, на левом плече куртки пришита эмблема ВЧР - "Смерч и Меч". С правого плеча свисает на ремне штурмовая винтовка, на поясе - полный баллон и газовые гранаты со слезоточкой. Твердый взгляд молодого человека, которому слишком рано дали власть, и притом слишком много; один из тех, кто считает, что тот, у кого больше артиллерии, имеет право лупить, кого захочется. В другом веке он мог бы быть членом гитлерюгенда и искать евреев для битья, либо Молодым Республиканцем и травить в университетских городках либеральную профессуру. В наше время он солдат ВЧР и волею Божией - господин этой станции легкорельсовой дороги.