Будет тяжело. Временами — очень тяжело. Многого из того, что вам привычно, обыденно — ещё не создано или проходит первые этапы своего рождения. Но, уверен, вы — справитесь. Вам придётся учиться и учить. Учениками станут наши бойцы, а самыми грозными учителями — враги. За невыученный урок спросят строго, а оценкой может стать жизнь или здоровье. Война ошибок не прощает.
Сегодня в одном строю, плечом к плечу, стоят опытные бойцы и те, кто впервые надел военную форму. Но, вне зависимости от опыта и знаний, все вы единое целое, один отряд, одна дружина — Первый Особый отряд Спецназа. Вы — первые, вы — лучшие.
Об одном прошу, сыны: возвращайтесь живыми. Раненых и больных выходим, поставим на ноги, а павших уже не вернуть. Берегите своих товарищей, тех, кто в одном строю встанет рядом с вами против врага. Не важно, откуда боец: из нашего отряда, с соседнего полка или простой обозник. Все мы одно целое, одна страна, одна армия.
Ждём вас со скорой победой.
Логинов обвёл взглядом строй. Бойцы затихли, вслушиваясь в каждое слово. Можно было подготовить длинную, возвышенную, проникновенную речь, провести исторические параллели, примеры. Но он не стал этого делать. Кастым не любил начальников, читающих по бумажке, чувствуя в этом фальшь. Потому и говорил от себя, жестикулируя правой рукой, словно забивая гвозди.
— Отря-я-а-а-а-д, равнясь! Смирно! Напра-во! — скомандовал Кастым.
Группа убывающих подхватил сумки и повернулась направо, а Кнутов и Марков сделли ещё и два коротких приставных шага, занимая место по центру колонны.
— Первая группа — на посадку, вторая — на месте… Шагом… Арш!
Неожиданно, из колонн грянул марш, «Прощание славянки», невольно выбивающий слезу.
За грохотом музыки, Логинов расслушал женские голоса:
— Мальчики, возвращайтесь!
— Мы ждём вас!
— Возвращайтесь живыми, родненькие!
— Поможем нашим!
— Ура!
Девчата обнимали уходящих бойцов, тайком совали им в руки подарки на память, затем отходили в сторону, вытирая слёзы.
«Ну и ну. Словно кадры кинохроники: сорок первый, бойцы уходят на фронт. А почему словно? Они в самом деле идут на фронт.» — подумал Кастым, а вслух скомандовал:
— Отряд стой! Подполковник Муромцев — ко мне, остальные — р-р-р-р-разойдись!
Мехлис присоединился к провожающим поздно и начало речи Логинова не застал. Свои вещи он передал Грязеву, а сам решил задержаться, чтобы попрощаться с Кастымом. В темной куртке он не походил на военного, да и в лицо его знали не все. Лев Захарович вслушивался в разговоры и в душе его зарождалось тепло.
«Отличные у нас потомки, правильные. Вон как переживают» — думал Лев Захарович. Неожиданно он услышал разговор, разом перечеркнувший возвышенное состояние.
— Кеша, и как вам это нравится?
— Боря, я же вам говорил — рабы-с! Видите, с каким восторгом они спешат убивать ни в чём не повинных финнов? И всё из-за прихоти усатого. Вот посмотрите, не пройдёт и двух дней, как они начнут петь рябому осанны, захлёбываясь от восторга и щенячьей преданности. Тьфу!
— С вами, Иннокентий, нельзя не согласиться. А не хлопнуть ли нам по рюмашке? Грех упускать такой повод.
— Виски? Текила? Коньяк? Шнапс? Боря, не томите исстрадавшуюся душу.
— Круче! Местный самогон. Обменял шариковую ручку на литр «табуретовки». Одно слово — аборигены.
— Увы, мой друг. Это вам не Париж.
На этом разговор прервался. Ловко работая локтями и толкая людей, пара начала пробиваться к выходу.
Крепко сжав зубы, Мехлис ждал окончания разговора. Он сразу сообразил, что те самые грузчики, о которых рассказывал Грязев. Услышав звуки марша, Лев Захарович двинулся в сторону Логинова, сделав зарубку в памяти.
«Обязательно расскажу Логинову с Меркуловым. За этой парочкой нужен особый присмотр.» — крутилась фраза в мозгу Мехлиса.
Пётр Полипов стоял у огромного окна, задумчиво вглядываясь в даль. Его мозг порождал различные сценарии выхода на связь с американским другом, но они тут же рассыпались, под ворохом «за» и «против». Последней идей был вариант со звонком из кабинета Логинова, но поразмыслив, Петр Петрович отказался и от него. Слишком велик риск.