К охране сотрудники ТЦ привыкли быстро. Начальник смены Александр Викторович Кнутов, общительный, готовый прийти на помощь быстро взял в оборот и держал в «кулаке» всех сантехников, электриков и разнорабочих.
В смене царила жёсткая военная дисциплина, да и люди в неё подобрались тёртые, знающие, степенные, соблюдающие субординацию и не разменивающиеся на пустяки, не без исключений конечно.
Вот из служебного выхода выскочили на декабрьский мороз два человека, одетые в чёрное обмундирование охраны. Осмотревшись по сторонам и убедившись в отсутствии посторонних, закурили, пряча сигарет в рукав.
— Олег Александрович! — обратился молодой едва за двадцать, охранник к старшему товарищу, мужчине, лет сорока на вид, — Правду люди говорят, что Кастым лютует? Ежели что не по нутру, так и в глаз заедет?
— Для кого Кастым, а для тебя, вьюнош — Михаил Силантьевич. Усёк, Игорёк?
— Так точно, усёк. — дурашливо козырнул молодой. — Понял Олег Саныч, а всё же?
— Командир? — затянулся Олег. — Крут, конечно. Но, без разбору и без причины ни разу ни на кого руки не поднял. Думать умеет, что не каждому дано. Взвесит, измерит и только потом примет решение: кто прав, кто виноват, как наказать провинившегося. Расхлябанности не терпит, равно как и нарушений правил несения службы, а тем более — техники безопасности. Часто повторяет, что правила эти написаны кровью.
— Чьей кровью? — удивился Игорь.
— Нарушителей конечно, — старший поёжился. — Но, чаще — предшественников наших, тех, что инструкций отродясь не читали, делая по наитию, на ощущениях и чуйке.
— Ну и что? — Игорь сделал глубокую затяжку. — я, к примеру, тоже инструкций не читаю, и ничего, нормально живу. Многие так делают.
— Может кто и живёт. — поддавшись воспоминаниям вздохнул Олег. — В жизни разное случается. Один вот, вроде и уставы читал, да так ничего из них не понял. Взял, да заснул на посту. Враги спящего засекли, пост обошли, да вырезали всё отделение. Но, дрыхнувшего часового, в живых оставили. Посадили потом, конечно. Живет сейчас небось, небо коптит. Ну, как живет? Существует! Может быть… Слишком много жизней загубил. Такой великий грех не отмолишь, тяжким крестом на душу ложится.
— Какую «жесть» рассказываете, — Игорь поёжился и забычковал сигарету. — Может такое и было, похожее на «срочке» рассказывали, но случай-то давнишний, со времён войны, а сейчас? Особенно здесь. Знай себе, ворон считай, да магазины охраняй.
— Здесь тоже может быть разное. — не согласился с собеседником Глухов, — Михаил Силантьевич порядок знает, любит и держит. Он бригадой командовал, а уж кого там только не было.
— Ещё скажите, что «дедовщину» с «землячеством» поборол и полбригады выходцев с Кавказа было…
— А что тебе Кавказ сделал? Нормальные ребята, служат хорошо, почитанию старших, сиречь — субординации, с пелёнок обучены крепко. Так-то молодёжь из разных республик призывалась. Хоть наши офицеры сами людей в военкоматах отбирали, но в паре призывов встречались и бузотёры. Кастым лично предупреждал: будет хоть один «неуставняк» — сразу вызовет отца виновника, главу семьи, рода или тейпа.
— И как? Помогло? — недоверчиво скривился молодой.
— Поверили ему не сразу. Слышал про три случая с такими «Фомами не верящими». «Молодые» же не знали, что службу Командир начинал на Кавказе, подолгу общался с местными, знает разные языки и наречия. Как только до Кастыма дошло известие, что двое новобранцев избили третьего, так сразу в семьи этих «боксёров» позвонил. — Олег Глухов с удовольствием затянулся сигаретой.
— А дальше что?
— Прошло несколько дней… Мы только на построение вышли, тут в ворота въезжает командирский УАЗик, из него двое выходят: один старый дед, с посохом, второй — помоложе.
Кастым подошёл к старшему, приложил к фуражке руку, представился, честь по чести. Дедушка что-то спросил, командир повернулся к строю и вызвал одного из любителей кулаки почесать. А тот, только увидав кто приехал: на колени бухнулся, как начал выть, башкой хотел об землю удариться, да земляки не дали. Схватили за плечи и, не давая подняться с колен, крепко держали. Эта парочка и так наособицу была, даже свои с ними не общались, а тут такой позор!
Дедушка, хоть и сильно пожилой, но заметив шевеление в строю, сообразил, что к чему и скорым шагом пошёл к провинившемуся. Подошёл, ногой слегка, брезгливо так, пнул, и что-то на своём языке спросил. Тот закивал, соглашаясь. Тут дедуля не утерпел, да как начал солдата посохом лупить. А боец не закрывается, не пытается увернуться. Видать знал за что, и какой он позор на семью навлёк.