Мартин. Какова его судьба, этого Беньямина Хуфса?
Клара. Да, его звали Беньямин Хуфс. Он знал это тело, лежавшее в гробу... ее плоть. Моя дочь Лизелотта... она была такая милая, тихая девушка, но Беньямин Хуфс...
Мартин. Зачем ты меня мучаешь, Клара? Зачем?
Клара. Я не хотела тебя мучить. Прости. Тебе это причиняет боль? Меня это утешает.
Мартин. Утешает? Я в это не верю. Зачем ты это говоришь?
Клара. Потому что я все знаю. Я знала уже тогда, а четыре года спустя он сам мне признался.
Мартин. Беньямин?
Клара. Да. Он зашел ко мне, когда приехал на побывку. Мы сидели на веранде кафе, за городом. Стояла осень, день был теплый, но очень ветреный... Да, в тот год была ветреная осень. Когда он мне рассказал, я рассердилась... но и Беньямин ведь уже давно умер. Я больше не сержусь. Не грусти, Мартин.
Мартин. Моя дочь Лизелотта... Зачем ты мне это рассказала?
Клара. Не для того, чтобы причинить тебе боль. Это не должно причинять боль. Но тебе больно?
Мартин. Больно... Что значит больно... Я думал о ней каждый день, каждый день. Сейчас она была бы молодой женщиной, у нее был бы муж, дети... красивая женщина, молодая... Она была такая умница. Я часто заходил за ней в школу, брал ее с собой в кафе выпить чашку кофе или съесть мороженое; я пил пиво и читал свежий выпуск вечерней газеты. Понимаешь ли ты, что значит сидеть на террасе кафе с семнадцатилетней дочкой и читать газеты? Люди проходят мимо... вечереет... и твоя дочь смеется. Зачем ты рассказываешь мне такие вещи? Может, это все ложь, может, ты прочла неправду на лице Беньямина... может, он тебе просто соврал, сам поверил, что его желание осуществилось.
Клара. Может, ты и прав. Тебе это на самом деле причиняет боль?
Мартин. Боль? Ну да, потому что ты это мне говоришь сейчас, когда мы разговариваем так, будто ты...
Клара. Будто я умираю? Да, я умираю. Наверно, оттого я такая злая. Но я сказала тебе не со зла.
Мартин. Почему же? Почему ты мне это сказала?
Клара. Потому что я хотела узнать хоть одного человека до конца. А я не знала даже Лизелотту, мою маленькую дочку, такую прелестную, тихую девочку. Ее лицо вдруг потемнело. Под вечер, как нынче. Было лето, воскресенье, светило солнце... на бульваре горланил пьяный... Врач нес смерть на своих усталых плечах. (Короткая пауза.) Я думала о Лизелотте, когда говорила, что не все наши дети были удачливыми.
Мартин. А я подумал о Лоренце. (Пауза.) Ты была такой мрачной после смерти Лизелотты много лет подряд.
Клара. Да, я была мрачной. И злой. А ты — нет. Ты не был мрачным.
Мартин. Да, я просто горевал, я горюю до сих пор. Моя дочь, семнадцати лет. А Беньямин Хуфс... он часто ко мне приходил, пока у меня еще была адвокатская контора. После обеда он сидел наверху, в моей конторе на Оттоненвал, ты знаешь, поглядывал в окно на фонтан, на кладбище при церкви урсулинок. Он хотел стать юристом. Я знакомил его с делами, он набрасывался на них, как голодный набрасывается на хлеб. Этот мальчик...
Клара. Он умер. Ты на него еще сердишься?
Мартин. Да нет... Лизелотта...
Клара. Мне так захотелось поговорить о Лизелотте. У меня это просто вырвалось. А ты думал о Лоренце? Ты послал ему телеграмму?
Мартин. Какой смысл? Я позвонил Кузлику. Это будет трудно сделать, его... он... ты знаешь...
Клара. Знаю... Ты уже три раза за него ручался, и каждый раз он тебя подводит. (Возбужденно.) Ты думаешь, они его все же отпустят?
Мартин. Я звонил всем, кто может хоть что-нибудь сделать. Но ты ведь знаешь, он уже два раза... его отпускали только потому, что мы говорили... мы...
Клара. Мы говорили, что я умираю? Но я не умерла (смеется), а Лоренц убегал. Кому ты звонил?
Мартин. Кузлику, Пехвену... и председателю.
Клара. Крамеру?
Мартин. Да.
Клара. А что сказал тебе Крамер?
Мартин. Он обещал сделать все, что в его силах.
Клара. А у него достаточно влияния и сил, чтобы Лоренца отпустили?
Мартин. Только у него есть и влияние и власть... От него все зависит. Мне было тяжело его еще раз об этом просить. Если Лоренц придет и опять... нарушит свое слово, это может стоить Крамеру его председательского места. Именно потому, что это Лоренц.