— А как же «молодым везде у нас дорога»?
— Но не в олимпийском году… Правда, в 69-м история с боданием на льду получила продолжение. Мы первыми стали исполнять сложные комбинации прыжков, и на тренировке в Гармише отрабатывали технику, а чемпионы в это время в центре площадки занимались любимым делом — крутили тодесы. Ежкин нос! Раз объехали их, ну два, ну три, потом мне надоело. Говорю Уланову: «Все, больше не останавливаюсь. Достали!» Прыгаю шпагат так, что Протопопов едва успевает увернуться, иду на двойной тулуп, выполняя каскад уже не параллельно с Лешей, а целенаправленно гоняюсь за Олегом Алексеевичем. Так мы стали затирать их уже на тренировках — скоростью, количеством и сложностью элементов… Никогда и никому я не мешала умышленно, если только в лицо не хамили. Вот такие вещи прощать нельзя! Пару раз пропустишь, потом на голову сядут. Лишь однажды я сознательно задирала всех на тренировке. Это было в 76-м году на Олимпиаде в Инсбруке. Вышла на разминку перед короткой программой, а внутри пустота, драйва нет. С таким настроением выступать нельзя, ничего хорошего не получится. И я стала себя заводить. Как бы случайно не дала прыгнуть одной паре из ГДР, потом оказалась на пути у второй… Немцы разозлились, и я ощутила, что уровень адреналина в крови повышается… Все, больше таким образом ни разу не согрешила.
— Вы заговорили про Инсбрук, проскочив Саппоро-72, первую вашу Олимпиаду.
— Считала, это будут мои первые и последние Игры. Естественно, хотелось пройти их на отлично, и, естественно, были сплошные накладки и проблемы. Мы оказались не в лучшей форме технически и физически. Да и морально. Наши отношения с Улановым исчерпали себя, дело стремительно шло к финалу. Словом, все складывалось плохо.
— Победили на морально-волевых?
— Абсолютно! Сцепив зубы. Катались далеко не идеально, допустили ошибки и в короткой программе, и в произвольной. Разъедающая изнутри червоточина должна была себя проявить, вот она и вылезла на поверхность в самый неподходящий момент…
— Перед поездкой в Японию вы ведь сильно переболели?
— Еще в конце 1970 года у меня начались проблемы с кровью. В СССР тогда гуляла холера, и всем выезжавшим за рубеж в обязательном порядке делали прививку. Мы полетели на открытие нового дворца спорта в Бухаресте, на льду было жутко холодно, и я простудилась. Ну а прививка дала осложнение… Тело покрылось красными точками, при любом прикосновении появлялся огромный синяк. Короче говоря, в крови пропали тромбоциты.
— И долго это продолжалось?
— До сих пор. Уже не столь активно, тем не менее… Это, увы, навсегда…. А пик пришелся на 71-й год. Нормальный показатель тромбоцитов — от трехсот тысяч и выше. Если цифра падала ниже шестидесяти тысяч, меня отстраняли от тренировок. Не могла заниматься, сил не оставалось. Помню впечатления от первого похода в институт переливания крови. Испытание для психики! Идешь по коридору, а навстречу плывут, словно в замедленном кино, бледные тени с синими губами… Смотришь и думаешь: «Боже, неужели и со мной может произойти такое?» Врачи не знали, от чего и чем меня лечить, практически не давали медикаментов, но каждое утро я сдавала анализ на кровотечение. Ходила, как на работу. Замеряли, сколько времени кровь сочится из ранки… Скоро все пальцы были исколоты, но результаты не улучшались, поэтому консилиум решил сделать мне грудную пункцию. Я сидела в очереди перед кабинетом и с замиранием сердца прислушивалась к стонам, доносившимся из-за двери. Это походило на средневековую пытку… Когда я уже встала, чтобы идти на экзекуцию, прибежала лечащий врач и сказала, что пункция отменяется: в крови появились тромбоциты… Тем не менее к Олимпиаде я готовилась через силу, каталась в Саппоро средне, хотя и понимала, что заслужила золотую медаль годами упорной работы.