Самого Петровского только что прооперировали в другом институте — удаление катаракты и введение искусственного хрусталика продолжалось около полутора часов. И Федоров, по-видимому, решил, что настал удачный момент сравнить наши возможности. К тому времени у нас уже была смонтирована камера в хирургическом микроскопе. Картинка операционного поля транслировалась на монитор в кабинете Святослава Николаевича. Он смотрел, кто как работает. Позже у него в кабинете установили целую стену таких мониторов. Святослав Николаевич предложил мне оперировать перед министром. Попросил подобрать пациента с катарактой, как следует его подготовить. В тот день, когда к нам выехал Борис Васильевич, Федоров все время был на телефоне. Ему постоянно сообщали, где находится министр. Я ждал в полной готовности. Наконец момент настал — Петровский входит в кабинет Федорова, тот дает мне отмашку: «Валера, начинай!» Потом обращается к министру: «Борис Васильевич, у нас тут как раз операция транслируется, не хотите посмотреть?» Тот говорит: «Наверное, это будет долго, больше часа». Федоров отвечает: «Да нет, побыстрее». Я начал. Федоров комментирует операцию: «Так, хорошо, конъюнктиву открыл — давай разрез. Так, молодец, удаляй хрусталик, вставляй искусственный». Я быстро вставил хрусталик, двумя движениями заправил, стал зашивать. Федоров говорит: «Ну вот и все, Борис Васильевич! Операция практически завершена». Все посмотрели на часы. Прошло десять минут. После этого Федоров показал Петровскому операционные, рассказал, как мы работаем. Министр особенно не раздумывал: «Ну что, ребята, мне все ясно. Вы уже выросли. Надо открывать институт».
— Понятно, почему столичные офтальмологи невзлюбили Федорова. Так «сделать» известного хирурга, который до этого прооперировал министра...
— Аналогичная ситуация была недавно на офтальмологической конференции в Бахрейне. В зал транслировали операцию, которую проводил английский хирург Паркер, известный тем, что оперировал короля Саудовской Аравии. А потом показали хирургическую технику нашего хирурга из Санкт-Петербургского филиала профессора Тахтаева. Он блестяще провел операцию, хотя случай был сложнейший. Если честно, на его фоне Паркер выглядел бледно. Конечно, это не означает, что в России все хирурги замечательные. Но сейчас у нас катаракту оперируют настолько эффективно, что мы практически забыли об осложнениях, которые случались раньше. Когда я оперировал перед Петровским, нужно было делать большой разрез, вытаскивать помутневший хрусталик, зашивать. Теперь катаракту дробят ультразвуком, убирают с помощью аспирации и через небольшое отверстие вставляют мягкую искусственную линзу, свернутую в трубочку. Пять — семь минут, и все. Крошечные разрезы, ни одного шва. С тех пор многое изменилось, но наш «Спутник» используется до сих пор. Бывают случаи, когда мягкий хрусталик поставить просто невозможно. И тогда приходится по старинке сажать на радужку жесткую линзу.
Мне было очень приятно, когда в 1982 году мы оказались в Америке и профессор Майлс Гелин делал доклад для офтальмохирургов, окончивших резидентуру. Он полтора часа рассказывал о нашей линзе, дотошно проанализировал ее применение и сделал вывод: на то время это был самый лучший искусственный хрусталик. Самый легкий и безопасный.
— Однако наибольшую известность в народе получил метод радиальных насечек роговицы, с помощью которых тогда исправляли близорукость. Люди снимали очки. Правда, некоторые офтальмологи сейчас говорят, что на пациентах ставили эксперимент. Это так?
— Да что вы, какой эксперимент! Насечки мы начали делать еще в Архангельске на кроликах. Больше того, этот метод уже тогда был известен в мировой практике. Насечки изменяют радиус кривизны роговицы. И зрение улучшается. Их начал делать японский хирург Сато — правда, не снаружи, а изнутри роговицы. Во всем мире сделаны миллионы таких операций. Сейчас их не проводят только потому, что появились более совершенные лазерные методики исправления зрения.
— Сколько стоила такая операция?
— Мы все делали бесплатно. Наши хирурги к тому времени давно работали в бригадах. Раз в месяц мы собирались и сравнивали результаты: у кого сколько операций, сколько осложнений. И это действовало. Вначале бригады очень сильно отличались по качеству работы, а потом все понемногу подтянулись. В это время к власти в стране пришел Горбачев, и Святослав Николаевич написал ему письмо: мол, если бы добавить материальное стимулирование, результат был бы еще лучше. Федоров предложил изменения по трем пунктам. Первое: ввести хозрасчет, чтобы мы получали деньги не по количеству коек, а по количеству операций — сколько прооперировали, столько получили. Второе: чтобы иностранцы платили за операции, до этого мы с них денег не брали. Третье: отчислять нам процент от продажи хрусталиков. Наши хрусталики охотно покупали за рубежом через Медэкспорт, но институт на этом ничего не зарабатывал. Горбачеву письмо понравилось. Он велел размножить его для членов Политбюро. И нам дали разрешение по всем пунктам. 95 процентов валюты от продажи хрусталиков за рубежом и от операций иностранцам теперь шли в институт. Мы стали получать за каждого пролеченного больного: подсчитали, сколько это стоит, взяли среднее по всем офтальмологическим институтам, получилось 214 рублей. Зарплата хирургов теперь зависела от количества сделанных операций. Благодаря материальному стимулу мы стали работать в шесть раз больше. Наши зарплаты достигли небывалых высот: простой хирург получал на уровне замминистра или секретаря райкома. Я хорошо это знаю, потому что тогда был секретарем парторганизации. Нас замучили комиссии — такие мы стали партийные взносы платить со своих зарплат... У института появилась возможность покупать самое новое оборудование, все самое лучшее. Мы даже купили несколько яхт для сотрудников, устроили собственный яхт-клуб. Наш институт попал в программу МНТК — межотраслевых научно-технических комплексов, созданных для того, чтобы преодолеть межведомственные барьеры, которые мешали развитию технологий. Тут мы и вовсе развернулись. В разных городах появилось 11 филиалов МНТК «Микрохирургия глаза». Задумка была, чтобы все филиалы работали как оркестр с единым дирижером. Постепенно все врачи филиалов прошли подготовку в операционных и поликлинике московского института, ввели единые критерии качества, чтобы быстро внедрять самые новые технологии. Эти принципы остаются и до сих пор.