Программный директор фестиваля «Кинотавр» Ситора Алиева считает, что для этого надо искать собственную идентичность. Сумели же в нищей Румынии на волне фестивального успеха создать имиджевую киноиндустрию — они сделали свою национальную боль интересной всему миру. Кино Израиля тоже сосредоточено на внутренних проблемах, но стало понятным и за рубежом — четыре номинации на «Оскар» за последние годы. Наши же авторы не хотят говорить со зрителем о его проблемах. А наши прокатчики не умеют продвигать такие фильмы. Нам необходимы не квоты, а кинотеатры, прицельно работающие с нашим кино. «Я не понимаю, как умный и смешной фильм «Кококо» мог не собрать зрителей, — говорит госпожа Алиева. — Это непрофессионализм прокатчиков. Борьба на выживание с американским кино идет везде. Ему можно противопоставить только нечто иное, непохожее, свое. Увы, у нас нет никакой киноиндустрии. Индустрия — это круговорот денег и идей, находящих друг друга на глобальном рынке. У нас же идеи и деньги соединяются чисто формально, по внерыночным принципам. Вот и получается кино ни для кого».
Наше кино взращено в теплице, словно зимние огурцы, лишенные вкуса. Режиссерам хватает фестивалей. Продюсерам — места в очереди за господдержкой. Зрители в этой схеме оказались лишними. Так и хочется спросить: «С кем вы, мастера культуры?!»
Король богемы / Искусство и культура / Спецпроект
Король богемы
/ Искусство и культура / Спецпроект
Борис Мессерер — о том, почему «король богемы» — это хорошо, а «развитой социализм» — плохо, об альманахе «МетрОполь» и поэме «Москва — Петушки»», о том, кто такая Галя Брежнева и как княжне Мещерской КГБ выключил телефон, а также, конечно, о великой Белле Ахмадулиной
C Борисом Мессерером мы дружим больше тридцати лет, из которых последние лет двадцать еще и живем в одном доме. За эти годы все происходившее в нашей жизни было общим — широкие застолья и рискованное участие (он — в качестве художника, я — автора и одного из организаторов) в знаменитом неподцензурном альманахе «МетрОполь», радости и горькие потери... Наш продолжающийся разговор не столько интервью, сколько совместные воспоминания.
— Помнишь «Одесские рассказы» Бабеля? Цитирую по памяти: «И вот тогда он получил прозвище Король...» Как ты стал известен в Москве под именем «король богемы»?
— Ну это как-то само собой случилось. Во мне ведь действительно с юности сидит какая-то безумная энергия. Я недавно нашел в старой записной книжке фантастический перечень людей, которых пригласил на какой-то свой давний праздник, и мне сейчас даже представить сложно, что я был в силах самолично обзвонить такое количество известных и не очень московских людей. Ну чтобы познакомить их, например, со знаменитым итальянским киношником и поэтом Тонино Гуэррой. Его, друга великого Феллини, тогда в Москве мало кто знал лично. А нам с Беллой Тонино и его русская жена Лора, как только появились в Москве, позвонили первым.