— А самого порулить не тянет?
— Честно сказать, нет. Население у нас в стране такое, что встречаться с ним на дорогах я не имею ни малейшего желания. Мне кажется, что это и очень неприятно, и очень опасно одновременно: ездить среди таких людей чревато потерей в лучшем случае денег.
— В чем же ваша претензия к нашему населению? Вроде бы люди как люди...
— Люди у нас трагически не умеют себя вести — это такая именно российская специфика. Во многих метро мира тесно и людно, но только в Москве пассажиры настолько беззастенчиво толкаются, пинаются, только что не кусаются... У нас просто отсутствует само понятие «частное пространство» — никто о таком излишестве даже не слышал.
— А во всем мире, вы считаете, дело обстоит иначе?
— Разумеется. Я очень люблю нашу страну, но не имею на ее счет никаких иллюзий. Обыватель из какой-нибудь сельской Швейцарии — это ж по большей части форменный ужас: полное отсутствие творческого начала, серость и тоска. Но именно в силу этого швейцарцы просто не умеют работать плохо: им в голову не придет, скажем, недокрутить гайку в часах — банально фантазии не хватит. Поэтому швейцарские часы просто не могут быть плохими. Наши же люди куда сообразительнее и склонны к полету фантазии и мысли — если на горизонте замаячит более увлекательная перспектива, русский человек бросит к чертям любую гайку, не задумываясь. Потому-то все, что мы делаем, мы не доделываем до конца, и все у нас работает только наполовину.
— И где же выход из этой ситуации?
— В частной собственности, конечно!
— Но у нас же она есть — по крайней мере формально...
— Именно что формально. У нас сейчас Владимир Путин может сказать: «Так, это теперь принадлежит не тебе, а тебе», и никто ему не возразит. Притом не потому даже, что так уж сильно боятся, дело не в страхе, просто — опять же — в голову не придет. Но я уверен, что частная собственность победит и в России — это историческая неизбежность.
— И у нас станет так же, как в Швейцарии, — чисто и скучно?
— Ну да. Так всегда бывает — либо грязно, но интересно, либо чисто, но скучно. А так, чтобы и чисто, и нескучно, — это фантазии интеллигентных русских мальчиков, которые сделали в результате революцию 1917 года. Такую психологию, кстати, сегодня успешно имитирует Лимонов — ему скучно в относительно стабильной ситуации. Чтобы было нескучно, надо любить кого-нибудь, а с этим у нас сегодня туго. Отсюда, в частности, отсутствие в современной словесности настоящих, хороших романов о любви. За последние годы на память приходит только «Письмовник» Михаила Шишкина, но он — драгоценное исключение из общего правила. Кстати, все эти митинги на Болотной и Сахарова — той же природы: это протест людей, которым скучно.
— Правильно ли я поняла, что вы не поддерживаете нынешнее протестное движение?
— Тут немного сложнее. Мы об этом едва ли не каждый день до хрипоты спорим с моим другом писателем Евгением Поповым. Он мне говорит, что не хочет жить в стране, где полицейский в участке может забить насмерть человека и ему ничего за это не будет. Нужна судебная реформа — хорошо. Но у нас в стране уже были все мыслимые и немыслимые реформы — и где результат? Кстати, по иронии судьбы очередная реформа, сводившаяся к переименованию милиционеров в полицейских, приключилась как раз после того случая, который так возмущает моего друга. Поэтому я и не верю, что митинги с требованием реформ имеют смысл. Вот если кто-то соберет митинг с требованием посадить того конкретного мента, забившего парнишку, пожизненно, а всех его начальников навечно уволить из органов, то я первый на него выйду. Честно говоря, я убежден, что в нашей стране есть проблемы пострашнее непрозрачных выборов. Меня, например, гораздо больше заботит проблема чудовищной, беспросветной бедности. Почему медсестра в Саратовской области получает 3200 рублей, в то время как начальник департамента в каком-нибудь министерстве — больше 200 000 рублей, насколько мне известно? Соберите митинг против этой ситуации — я выйду с плакатом и буду с ним стоять на любом морозе. Собственно, я и на встречу Путина с писателями пошел только для того, чтобы спросить его об этом — о бедности в России.