Почему Паланик выбрал старинный жанр загробных видений, понятно. Помещая в ад представительницу поколения iPad и iPhone (уже не MTV — вчитайтесь и почувствуйте разницу), он показывает чудовищность всего, что вбито ей в голову современным обществом.
Вот что изрекает тринадцатилетняя Мэдисон, очутившись в преисподней: «Если в ад попадают из-за низкой самооценки, это как раз мой случай. Да, я мертвая. И не надо тыкать мне этим в нос… Покойников все считают ниже себя, даже мексиканцы и больные СПИДом... Когда вы все-таки умрете, даже бомжи и умственно отсталые вряд ли захотят поменяться с вами местами. Вас слопают черви — вопиющее нарушение прав человека! Смерть наверняка незаконна, но почему-то «Международная амнистия» не собирает против нее подписи. Мама сказала бы, что я опять юморю не по делу и слишком легкомысленно ко всему отношусь».
Первые страницы бьют как обухом. Но постепенно понимаешь, что отсутствие у девочки шоковой реакции — результат не только определенного воспитания и соответствующего кругозора. Дело еще и в том, что мир, который покинула Мэдисон, не очень-то отличается от ада. С другими героями дело обстоит примерно так же. Но это не мешает им вести теологические диспуты на фоне адских ландшафтов, являя завидные познания в демонологии и сравнительном религиоведении. Этот их загробный плюрализм донельзя убедителен. В общем, с концепцией и остроумными сценами у Паланика все в порядке. С развитием действия дело обстоит несколько хуже. В итоге к финалу мы имеем развернутое иносказание, и никакой интриги. В общем, все как в жизни.
Между адом и раем / Искусство и культура / Художественный дневник / Кино
Между адом и раем
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Кино
В прокате «Рай. Вера» Ульриха Зайдля
Второй фильм «райской» трилогии австрийца Ульриха Зайдля стал главным скандалом прошлогодней Венеции и получил там спецприз жюри. Теперь, после предъявления в Берлине завершающей картины «Рай. Надежда», ясно, что «Вера» — лучшая часть триптиха. Этого, впрочем, следовало ожидать — и скандала, и силы высказывания. Религия сегодня снова стала одной из топовых болезненных точек социума. В первом фильме серии «Рай. Любовь», доставшемся Канну, возрастной секс-туризм рассматривался автором как метафора расплаты дряхлеющей Европы за колониальное прошлое. Куда больше любви в последнем фильме, где толстые девочки, переполненные чувственностью, пытаются похудеть под руководством отказавших себе во всем «фашизированных» взрослых. Зайдль, превративший серию сатирических очерков в фестивальную франшизу, поступил экономно (примерный бюджет всех фильмов 3,6 миллиона евро) и крайне остроумно, заставляя ждать развития темы «рая».
Анна Мария (Мария Хофштеттер) работает в кабинете томографии, сканирует чужие хвори, чисто вымыв руки. Дома в одной из комнат, превращенной в молельню, она перед распятием чистит душу плетью. Взяв отпуск, эта аккуратная, гладенько причесанная дама за пятьдесят начинает отдыхать душой — ходить по соседним домам с громоздкой фигурой девы Марии, миссионерствовать, чтобы католиков на окраине Вены прибыло. Ей все равно — мусульмане ли это, которых в любом городе Европы уже половина жителей, или русская алкоголичка на грани «белочки», более редкий, но тоже знакомый типаж, или типичные венские буржуа, привычный объект сатиры. Часть этих персонажей уже появлялись в документальных лентах Зайдля, который и в игровом кино предпочитает снимать без сценария, полагаясь на импровизацию. Да и мужа героини играет непрофессионал, венский массажист Набиль Салех, гениально изображающий парализованного человека, хотя сам здоров. Набиль, так зовут и его героя, врывается в размеренную жизнь Анны Марии после долгого отсутствия. Теперь он прикован к инвалидному креслу после происшествия в родном Египте. Он жаждет любви и понимания, а находит холод отчуждения. Потому что весь жар своих чувств Анна Мария отдает не ближним, а Христу, к которому взывает почти как к любовнику.