А вот с точки зрения психологии никаких «тяжелых» или «страшных» для детского восприятия тем в принципе не существует — есть лишь темы, на которые трудно говорить самим взрослым, да недетские методы их подачи. «Представления ребенка о «страшном» или «запретном» — это культурный конструкт. Младенец на рефлекторном уровне боится буквально нескольких вещей — например, черно-оранжевых полосок в окрасе животных, — рассказывает семейный психотерапевт Екатерина Кадиева. — Про все остальные страхи он узнает от нас, взрослых. Поэтому нет ничего страшного или вредного в том, чтобы говорить с ребенком на «страшные» или «неудобные» темы — такие, как, например, смерть. Главное в этом разговоре не перегружать ребенка собственными негативными эмоциями и страхами, избегать излишних подробностей, стараться делать это в доступной и комфортной для него форме».
Секс, наркотики, рок-н-ролл
Тем, о которых не принято сегодня говорить в книгах с детьми, практически не осталось. Застрельщиками выступили скандинавы. Опираясь на традицию, восходящую еще к прозе Астрид Линдгрен, они начали одну за другой выдавать детские книги, повествующие о вещах сугубо недетских. Писательница и художник-иллюстратор Пернилла Стальфельт решилась поговорить с детьми трех — пяти лет о смерти («Книга о смерти»), о любви во всем ее многообразии («Книга о любви»), а также о толерантности и различиях между людьми («Одного поля ягоды»). Катерина Януш и Мерви Линдман взялись ответить на краеугольный вопрос «Откуда берутся дети?» — их иллюстрированная книга «Как я появился на свет» остается безусловным бестселлером на протяжении восьми лет. Мария Парр в повестях «Тоня Глиммердал» и «Вафельное сердце» осмелилась достаточно жестко и прямо говорить с детьми о смерти близких и переживании утраты. Анника Тор в трилогии «Остров в море» обратилась к истории Холокоста. А Мони Нильсон-Брэнстрем в серии книг о мальчике по имени Цацики в деталях рассмотрела крайне нестандартную семейную модель.
Впрочем, скандинавы недолго удерживали пальму первенства: очень скоро в пробитую ими брешь устремились авторы из других стран. Немка Беате Тереза Ханика в нашумевшей повести «Скажи, Красная Шапочка» исследовала вопрос сексуального насилия в семье, француженка Мари-Од Мюрай романом Oh, boy! разом фактически закрыла для детей темы СПИДа, наркомании, гомосексуализма и сиротства, а ее соотечественник Жан-Клод Мурлева («Зимняя битва») и американка Лоис Лоури («Дающий») и вовсе ухитрились протащить в детскую литературу жанр антиутопии... В России «недетской детской» прозы пока пишут немного, однако появление таких книг, как «Где нет зимы» Дины Сабитовой (об усыновленных детях) или «Класс коррекции» Екатерины Мурашовой (о трудных подростках), говорит, что массовый расцвет этого типа литературы у нас дело ближайших нескольких лет.
Но дискуссия о том, не лишаем ли мы детей детства, заставляя их раньше времени читать о болезненном и неприятном, пока не завершена. Так, минувшим летом выход в России уже упомянутой книги Беате Терезы Ханики «Скажи, Красная Шапочка» сопровождался скандалом: многие критики сочли этот роман жестким и не подходящим для подросткового чтения. Должны ли какие-то темы оставаться для детей табу и не приведет ли отказ от «цензуры» к преждевременному и болезненному взрослению, обсуждают и родители, и издатели, и психологи. Юлия Загачин считает, что для опасений нет причины. «Я всегда была с родителями рядом: и когда приходили гости и велись разговоры обо всем на свете, и когда они ездили в больницу к своему искалеченному в аварии другу, и «Архипелаг ГУЛАГ» они дали прочитать мне, когда читали его сами, — рассказывает издатель. — Они не создавали специальной детской среды для меня. Я считаю, что ребенка лишить детства невозможно. Можно относиться к нему либо как к человеку, либо как к беспомощному новорожденному, которого нужно постоянно опекать и ограждать от жизни. Во втором случае сложнее требовать от выросшего ребенка ответственных решений». Да и вообще некий обобщенный «юный читатель» — абстракция сродни средней температуре по больнице. «Я не верю в существование такой категории, как «дети». Дети — это очень разные люди, они делятся на разные целевые аудитории точно так же, как и взрослые, — полагает писательница Линор Горалик. — Бывают дети, для которых книги про страшное или больное в определенный момент оказываются очень кстати. А других детей эти же книги могут никогда не взволновать».