— Лично вы ощущаете себя потомком великого человека?
— Точно могу сказать: с самого детства вся моя жизнь пронизана духом, пониманием того, что я являюсь его родственником. Когда плохо себя вел, не слушался родителей, они урезонивали меня, говорили, что noblesse oblige («положение обязывает») вести себя прилично и я должен понимать, что являюсь наследником великого прадеда. Дед жил недалеко от Парижа, в маленьком городишке Люзарш, и ребенком меня часто к нему возили, практически каждую субботу. Я много слушал дедушку, жалею, что он не был принципиальным и жестким по отношению ко мне и не заставил меня выучить русский. Многие вещи понимаю, но, к сожалению, говорю очень мало (произносит по-русски). У деда сохранились только отрывочные воспоминания о его отце, ведь когда Петра Аркадьевича не стало, ему было всего 8 лет. Он вспоминал, как каждый вечер перед сном спускался в кабинет к отцу. Тот звал его Адинька, и хотя у Столыпина из-за острого ревматизма была почти парализована рука — лечили его плохо, — он делал рисунки, чтобы забавлять ребенка.
— Наверняка должна была многое помнить об отце его старшая дочь Мария. На момент смерти Петра Аркадьевича ей было 25 лет. Г-жа Конрой, знаю, вы неоднократно встречались с Марией. Какие воспоминания сохранились у нее?
— Да, действительно, с Марией, в замужестве фон Бок, жившей в Сан-Франциско, мы переписывались, я не раз гостила у нее. Она была больше всех в курсе дел своего отца. Например, ей было 20 лет, когда он стал министром внутренних дел. Она восхищалась им, вспоминала, что он был глубоко религиозным человеком, всегда ходил на православные службы, обязательно молился перед принятием серьезных решений. Был очень честным в словах: не мог одним сказать одно, а другим — другое. А еще вокруг него объединялась семья. Хоть и был очень занят, но по вечерам, как вспоминала Мария, находил время на детей, читал им, рассказывал истории, расспрашивал о том, как прошел день. Ее отец звал Матя, Матинька.
— Аркадий Дмитриевич, помнил ли ваш дед что-нибудь про взрыв в резиденции Столыпина на Аптекарском острове в Петербурге, где он, будучи совсем маленьким ребенком, серьезно пострадал?
— Почти нет, ведь ему было три года. Но он рассказывал мне со слов других, что с сестрой Наташей и молоденькой няней они находились на балконе над подъездом. Когда от взрыва бомбы балкон обрушился, мальчик оказался под обломками, его откопали раненным в голову и с переломом ноги, Наташа осталась на всю жизнь инвалидом, а няня погибла. А еще моя двоюродная бабушка вспоминала, что в момент взрыва Петр Аркадьевич сидел за письменным столом. Несмотря на две закрытые двери между кабинетом и местом взрыва, громадная бронзовая чернильница поднялась со стола в воздух и перелетела через голову Столыпина, залив его чернилами. Ничего другого в кабинете взрыв не повредил.
М. К.: Этот трагический эпизод из жизни семьи Мария в письме ко мне описала так: «Бомба лопнула, и свалился весь почти второй этаж. 15-летняя сестра Наталья и маленький брат Аркадий свалились на улицу под обломки дома. У моего маленького брата была только сломана нога, а у моей сестры были страшные ранения ног. Доктора хотели сразу ампутировать ноги. Мой отец умолил подождать один день. Наконец доктора согласились, и ноги были спасены, но, конечно, не такие, как раньше. Лежала, а потом полулежала сестра два года, но лет через пять уже ездила верхом и на балах танцевала». Наталья, в замужестве княгиня Волконская, умерла в 1949 году в Ницце в возрасте 58 лет от рака.
— Как изменилась жизнь семьи после того теракта?
А. С.: После взрыва на Аптекарском государь предложил семье премьер-министра пожить летом на Елагином острове. Рабочим кабинетом Столыпина стала малиновая гостиная императрицы. Дед вспоминал, как он заглядывал иногда в одно из окон, выходивших на широкую террасу. Петр Аркадьевич работал в этом кабинете днем почти без перерыва. Иногда и в ночные часы. За кабинетом располагалась царская столовая — комната в три окна. В ней стоял длинный стол, покрытый зеленым сукном. На этом столе маленького Аркадия учили заново ходить после перелома ноги, полученного при взрыве. На одном конце стола стоял отец, на другом — мать.