Леонид Бурлаков стоит у истоков явления, которое называют русским роком 90-х. В будущих рок-энциклопедиях Бурлакову наверняка отведут не менее почетное место, чем Юрию Айзеншпису, раскрутившему группу «Кино». Не будет преувеличением сказать, что Бурлаков — человек, определивший музыкальное лицо десятилетия, подаривший публике «Мумий Тролля» и Земфиру, на которых фанаты буквально молились в период миллениума. О том, как создавались главные рок-проекты 90-х, почему сегодня знаменитый продюсер выбрал себе амплуа рок-оппозиционера, он рассказал «Итогам».
— Леонид, как вы заболели роком?
— Мы жили во Владивостоке, отец по морям-океанам ходил. Однажды я увидел у него на столе кассету с роботом, который протягивает руку и хватает людей. Потом узнал, что это была группа Queen, и попросил привезти еще две пластинки — ABBA и Boney M. В пятом классе увлекся диско, а в конце седьмого уже сам устраивал школьные дискотеки. Меня за это хвалили.
— Хвалили? А как же прозвище Cпекулянт?
— Это тоже правда. Директриса каждый день лично стояла на входе и проверяла мой портфель, чтобы я не таскал в школу иностранные пластинки. Когда мне все же удавалось пронести в храм знаний эту заразу, вокруг собиралась куча народа. Звонки звенели не для них. Никто ничего не слышал... Маму постоянно вызывали в школу, чтобы сделать страшные глаза и сказать: «Ваш сын — барыга. Он позорит светлый образ советского школьника». В какой-то момент ко мне примкнул Лагутенко. Мы стали регулярно ездить на Озера.
— Что это такое?
— Приморский вариант вашей «Горбушки». Однажды мы набили сумки товаром и собрались в путь. Выходим из трамвая, а нам навстречу знакомые: «Тормозите, ребята, приехали». Что такое? Выглядываем и видим картину: милиция всех наших выстроила в ряд, как на плацу. Перед каждым лежит стопка его пластинок. А они смотрят и по списку проверяют, у кого что. Если «плохие» группы — сразу ломали о колено. А «хорошие» отдавали прямо в руки. Мы, конечно, на трамвай и домой.
— Цирк... А откуда черпали актуальную информацию?
— Была у Лагутенко книжка «Буржуазная массовая культура» А. В. Кукаркина. Если убрать из нее ярлыки, ругань и слова классиков марксизма-ленинизма, получился бы приличный труд о западном масскульте. Там мы впервые встретили понятие «акционерное общество» и сразу решили создать такое в школе. У меня даже сохранился его устав. В нем было сказано, что «обманывать друзей можно, но не больше чем на 5 рублей».
— И обманывали?
— В школе мы объявили, что собираем по 70 рублей на акционерное общество. Каждый месяц его члены были обязаны сдавать еще по 10 рублей. На эти сборы мы покупали фирменные виниловые пластинки. 70 рублей — средняя цена за штуку. Раз в неделю они имели право брать одну-две пластинки на дом. Вскоре у нас оказалось порядка полутора тысяч пластинок — обменный фонд.
— И вас не накрыли?
— Один из миноритариев нас спалил. Его мама уехала отдыхать в Болгарию. Возвращается, а он худой как жердь, бледный. Мама спрашивает: «Андрюшенька, что с тобой?! Я же тебе оставила 150 рублей!» А он: «Вот у Бурлакова пластинку купил за 70 рублей». Меня чуть из комсомола не выгнали. Акционерное общество, конечно, развалили. Но мы уже собрали уникальную коллекцию. Тогда же начали репетировать.
— Где?
— У Ильи Лагутенко дома, в комнатке площадью cемь квадратных метров. Мы играли, например, «Новую Луну Апреля», которая в 97-м вошла в дебютную пластинку. Я предложил сделать ее в стиле новой волны. Илья спрашивает: «А как это?» «А вот так: туфф! тшш, туфф! тшш...» Поставил ему Flash In The Night группы Secret Service и Who's That Girl группы Eurythmics как ориентиры... Инструментов поначалу не хватало, и мы их делали из чего попало. У Ильи были игрушечные клавиши «ФАЭМИ», которые издавали довольно смешные звуки. Кроме того, Лагутенко учился управлять яхтами и на этих курсах однажды украл перо руля и сделал из него гитару. Взял звукосниматель за 10 рублей, гриф от старой гитары, вырезал деку. На этом наш инструментарий заканчивался. А барабаны были нужны кровь из носу. Мы ставили друг на друга картонные ящики, клали в них слоями газеты и добивались звука, который слышали на чужих записях. Получалось похоже на «Алюминиевые огурцы» Виктора Цоя. Цоя мы, конечно, чтили. Но главными были Майк Науменко и Борис Гребенщиков. Моя встреча с Майком — событие на всю жизнь. Я служил в армии в 1987-м. Науменко привез свою группу «Зоопарк» в Хабаровск, а я ездил туда с военным патрулем. Прихожу на стадион, у них саундчек. Охраны нет. Подошел и говорю: «Я люблю «Аквариум», можно с вами пообщаться?» Майк был удивительный человек. Сказал: «Приходи завтра в гостиницу, и мы поговорим». Дал адрес, номер комнаты. Часов в 10 утра я стучусь к нему в номер. Открывает он мне в майке и трусах. Видно, что вчера поздно лег, но интеллигентность все равно в глазах. Не послал меня, сказал: «Заходи». И два часа выслушивал, превозмогая страшную головную боль. Я заставил его прочитать мои армейские стихи. Он покорно взял мой «дембельский альбом», пролистал, подумал и написал, что мне, по его мнению, надо слушать. Писал, зачеркивал... А я задавал безумные вопросы типа: «Расскажите, как Гребенщиков пишет тексты?»