И тут оказалось, что на территории этого самого дома отдыха есть отдельное здание. А в нем — как раз апартаменты Шеварднадзе. Только поговорить с ним никак не получается, потому что вокруг охрана. Но это на суше. А Шеварднадзе очень любил заплывать далеко в море, и я тоже это любил. Охрана сидела на берегу. Я доплыл до него, начинаю рассказывать. Так три дня мы плавали — после чего он спросил, что я предлагаю. Я попросил у него две недели, за которые мы сможем запроектировать район — полностью отвечающий шарму, но с большими удобствами. Шеварднадзе согласился — и, вернувшись в Тбилиси, запретил все работы по проекту Дигоми.
Тут надо сказать, что к тому времени я был президентом Международного общества дизайна — в этом была заслуга не столько моя, сколько системы промышленного дизайна в СССР. Я предложил новую форму взаимодействия, так называемый проектный семинар под названием «Интердизайн»: 15 человек со всего мира и 15 специалистов страны-организатора — дизайнеры, архитекторы, художники — вместе работают над одной и той же проблемой в течение двух недель.
— Бросив свои проекты, контракты?
— Именно. Участие в «Интердизайнах» было делом очень престижным — для самых крупных талантов. Оплачивались только пребывание и кормежка. В начале 70-х, например, дизайнеры приехали в Минск — думать, как наладить перевозку хлеба с заводов в магазины: вы, наверное, помните, что он долгое время доставлялся в фургонах практически навалом — негигиенично, неэффективно. В 77-м «Интердизайн» провели в Харькове, тема — «Дизайн для инвалидов». В 1985-м — в Ереване, «Будущее часов». А в 1980-м за две недели мы срочно собрались в Тбилиси и сделали проект района Дигоми, который я показал Шеварднадзе. Он ему понравился. Проект утвердили, а Совмин Грузии издал постановление — в частности, на ВНИИТЭ возлагалось методическое руководство проектом.
Потом Шеварднадзе ушел на повышение в Москву, местные архитекторы надавили на новую власть и все угробили, поставили свои многоэтажки. Безумно жалко: Дигоми мог бы стать великолепным архитектурным памятником. Малоэтажная застройка, обязательный классический тбилисский дворик — на то же количество жителей и почти на той же площади.
— Как получилось, что человек из страны, где слово «дизайн» долго не могло приобрести права гражданства, стал президентом Международного совета обществ промышленного дизайна — ICSID?
— Наверное, сначала стоит рассказать, как я стал его вице-президентом. Был 1969 год — следующий после 1968-го, когда советские войска вошли в Прагу и мир на это отреагировал весьма жестко. СССР требовалась своего рода реабилитация перед мировым сообществом — на любых площадках. В Лондоне собиралась конференция ICSID, и меня послали туда с тем, чтобы я на выборах занял какой-либо заметный пост в этой международной организации. Надо сказать, что меня чаще не выпускали за границу — например, в Милан для того, чтобы сдавать проект того самого станка, поехал мой заместитель, а отвечать на вопросы начальства из серии «Ты что там в Италии натворил?» приходилось мне. С другой стороны, например, в конце 50-х меня, начальника, не пускали из Москвы в Ужгород, где находилось подчиненное мне опытное производство: первый отдел, занимавшийся безопасностью и режимом, посчитал, что в многонациональном Ужгороде я могу иметь нежелательные контакты с иностранцами. И тогда же, через ничтожно малое время меня отправили на две недели в Великобританию. А, допустим, моего непосредственного начальника Джермена Гвишиани в эту же поездку не пустили; а Гвишиани был зятем Алексея Косыгина... Логики не ищите.
Итак, 1969 год. Я приехал в Лондон и понял, что лучше всего баллотироваться на должность вице-президента ICSID. К тому времени я завел приятельские отношения почти со всеми заметными людьми в мировом промышленном дизайне. Вместе с тем я всерьез отнесся к предупреждению Жозин де Крессоньер, канадской коллеги и друга: «Юрий, лучше сними свою кандидатуру. Против тебя проголосуют все, и даже представители социалистических стран — да, за Прагу. Будет скандал». Но мне деваться было некуда. У меня — директива. Будь что будет, а самоотвод исключен; так я Жозин и сказал.