Папа держал меня в ежовых рукавицах. Хотел, чтобы я пошел по его стопам, тоже стал военным летчиком. Спорт он не признавал, хотя был очень спортивным человеком. Каждое утро делал зарядку, не пил, не ругался — в общем, являлся примером для меня. Но был очень жестким: считал, что мальчика нужно воспитывать в спартанском стиле. Самое страшное начиналось летом, во время каникул. Все дети отдыхают, купаются, а мы со старшим братом пашем на даче в Дмитрове — там у нас бабушка жила. Подъем в 7.30, после завтрака получение разнарядки: надо сходить за керосином, прополоть грядки, вскопать землю под огород — а он большой был. До часу дня нужно все выполнить. Не успел, будешь делать после обеда. Схалтурил, на следующий день получишь двойную норму. Конечно, мы иногда роптали, поминали отца недобрым словом. Зато потом в хоккее эта рабочая закалка мне очень помогла. Я был уже привыкший к дисциплине, тяжелой работе — тому, что так требуется в спорте.
— Ваша мать в молодости занималась русским хоккеем. Это она передала вам умение держать клюшку?
— Я никогда не видел, как мама играла в хоккей. Но вот на коньках она каталась очень здорово. По выходным мы всей семьей ездили на каток в парк Горького, там мама и показывала класс. Хотя мое увлечение хоккеем, думаю, было связано не с этим. Просто зимой мы всегда играли во дворе в хоккей. Только первые морозцы ударят, а мы уже коньки надеваем. Играли на дворовом катке, а если льда не было — прямо на улице.
Правда, в хоккей я пришел не сразу. В классе был физоргом и перепробовал практически все виды спорта. Хорошо бегал на лыжах, меня даже в «Спартак» приглашали. Но этот клуб всегда считался нашим «классовым врагом». Мы, сыновья военных, болели за ЦСКА и враждовали с детьми из соседних домов, которые отдавали предпочтение «Спартаку». Поэтому предложение красно-белых я с негодованием отверг. Потом занялся плаванием. Мама была школьным учителем физкультуры, и я вместе с ее учениками ездил в бассейн «Динамо». Но плавать мне не очень нравилось, я почему-то все время мерз. Больше времени, чем в воде, проводил под горячим душем. После этого начал прыгать с вышки. Этот вид спорта тоже не подошел: вода постоянно попадала в уши, они начинали болеть.
Прыжки в воду напомнили о себе, когда я уже занялся хоккеем. На одной из первых же тренировок в спортшколе ЦСКА нас отправили в бассейн и велели спрыгнуть с 5-метровой вышки. Я до сих пор так высоко никогда не забирался. Поднялся наверх, глянул на воду — так страшно стало, что колени в буквальном смысле затряслись. Самой водной глади не видно, просвечивает только дно, все в белых кафельных плитках. Кажется, перед тобой — бездна. Вроде никогда трусом не был, но тогда меня такой страх обуял... Закрыл я глаза и прыгнул солдатиком кое-как.
— История о том, как вы подошли к тренеру Ерфилову и сказали, что готовы встать в ворота, если получите настоящую хоккейную форму, стала уже знаменитой. Быстро пожалели о своем нахальстве?
— Стоять в воротах мне нравилось. Нравилось настолько, что со своей формой я не расставался ни на минуту. Вещи можно было оставлять в ЦСКА, но я все время таскал их с собой. Каждое утро ездил в трамвае с объемистым рюкзаком и клюшкой. Очень гордился, что занимаюсь хоккеем, и хотел, чтобы это видели окружающие. Зато потом по мере взросления тяжеленный баул начал надоедать все больше. Мы ведь даже в сборной таскали свою экипировку сами. Тарасов в этом смысле был очень принципиален. «Настоящий хоккеист носит форму всегда только сам», — любил повторять он. И вот на выездные матчи мы топали через весь перрон с сумками, как колбасники. А у вратаря багажа больше всех — мешок с амуницией на 18—20 килограммов, три клюшки и еще сумка с личными вещами. Плечо отвисает, костюм не надеть — в два счета его угваздаешь. Прибегать к услугам грузчиков нам разрешили только в 1977 году, когда сборную возглавил Виктор Тихонов.
Что до решения встать в ворота, я пожалел о нем только один раз. Недели через две после начала занятий прихожу на тренировку, Ерфилов мне и говорит: «У старших мальчиков сегодня матч на первенство Москвы против «Динамо», а запасной голкипер заболел. Поедешь с нами на игру!» Я обмер: меня и так взяли в команду, где были ребята на два года старше. Я 1952 года рождения, а тренировался с мальчишками 1950-го. Теперь же мне предстояло выйти на лед против команды 1948 года. Это здоровые парни, а я был совсем пацаненок. Тренер увидел мои сомнения и успокоил: мол, тебе играть не надо будет, на скамейке запасных посидишь. Нельзя, чтобы на матч только один вратарь заявлен был.