— Как получилось, что Джордж Уоттс родом из Канады стал русским переводчиком Григорием?
— Никакого фокуса тут нет. Просто мой отец Степан Денисович Вац — русский. Он родился 28 сентября 1901 года в селе Смидин на Западной Украине, 18 лет от роду подался добровольцем в 1-ю Конармию Буденного, службой в которой он очень гордился, даже имел в память о тех годах татуировку на левой руке — лошадь и две скрещенные шашки. Был ранен в ногу в знаменитой Сивашской битве в Крыму, а по окончании Гражданской войны вернулся в родную деревню. К тому моменту был подписан Брест-Литовский мир, и селение отошло к Польше. Правда, жизнь от этого ничуть не изменилась — границ фактически не было, разруха полная, голод, тиф. Все эти обстоятельства не помешали отцу в 1927 году жениться на девушке из соседней деревни Перевисья. Моя мама Евдокия Максимовна Панасюк была моложе отца на пять лет, оба они из бедных семей — возможно, это и сыграло решающую роль в том, что они оказались в Канаде. В то время из-за океана в Западную Украину часто наезжали предприниматели, искавшие дешевую рабочую силу, как сейчас бы сказали — гастарбайтеров. Наниматель оплачивал переезд и гарантировал устройство на работу. Отцу предложение приглянулось, и он отправился в Канаду, а через два года к нему приехала жена. Родители поселились в Виннипеге, практически на самой границе с Америкой. А вскоре появились на свет и мы, их дети. Сначала, 10 октября 1930 года, мой брат Карл, а через 15 месяцев, 26 января 1932 года, — я, которого нарекли Джорджем. Дома мы общались на смеси русского, украинского и польского языков. Мама до конца жизни так и оставалась неграмотной, отец имел несколько классов образования и даже одно время служил писарем. Грамотно и красиво писал, у меня сохранились его письма — такая каллиграфия! Первое время мы с братом очень удивлялись тому, что ребята на улице говорят на каком-то непонятном для нас языке. Но постепенно освоили английский — ведь это как учиться плавать: либо ты держишься на воде, либо тонешь.
Был разгар Великой депрессии, жили мы очень бедно, работы не было, денег соответственно тоже. Не голодали только потому, что в Канаде существовала программа помощи малоимущим. Отстоишь очередь — получишь горячую еду, какую-то старую одежду. В разгар депрессии многие бизнесмены да и простые люди кончали жизнь самоубийством. И тогда канадское правительство запустило программу под названием Home Steading: всем желающим давали бесплатно большой кусок земли, двух лошадей, двух коров, кур, уток. Правда, участки предлагались на неосвоенном севере провинции Манитоба. Это были наделы с лесными полянками, усеянными валунами. Для того чтобы земля стала плодородной, предстояло вырубить лес, убрать булыжники. Но отца это не остановило, и наша семья получила собственный кусок земли. У меня сохранилась фотография нашего дома — одна комната, никаких удобств. Но постепенно жизнь наладилась. Зимой отец ловил рыбу, мама пекла хлеб, сбивала масло, которое мы отдавали в магазин, получая взамен спички, соль, сахар. Мы с братом пошли учиться. До ближайшей школы идти было километров десять. Зимы в Канаде очень суровые, и, чтобы мы не померзли, родители купили нам настоящие индейские мокасины — мягкие, белые, со шнурками, внутри мех. В школе в одной комнате за шестью рядами парт учились 15—20 ребят. Я вспоминаю ту школу с очень большой теплотой: первая встреча со знанием — важный момент в жизни любого человека. С пониманием того, что ты можешь писать и читать, открывается другой мир.
О нападении в 1939 году немцев на Польшу мы узнали от соседей. Помню, отец очень переживал. Вскоре и Канада вступила в войну, постепенно оборонная промышленность начала выходить из депрессии, стремительно развиваться. Отец разузнал, что в городе Гамильтон требуются люди на сталелитейные заводы, и отправился туда, а вскоре вызвал и нас. Мы впервые попали в большой индустриальный город. В 9-м классе мы с братом оказались в школе Westdale Secondary School. Это было великолепнейшее учебное заведение, в котором ученикам предлагался выбор: продолжать образование, чтобы затем поступать в университет, или получить техническое образование. Брат выбрал второе, а я решил готовиться к поступлению в университет. Учился я, кстати, хорошо, а еще был очень спортивный, активный — больше всего любил бейсбол, который к тому же приносил нам с дружками не очень законный заработок. Как сейчас помню, мяч стоил около 8 долларов — большие деньги по тем временам. Естественно, мы не могли его себе купить и уж тем более перчатку за 20—25 долларов. И вот что мы придумали с приятелем Фрэнком. На стадионе в Гамильтоне играли между собой многие американские команды. Мы забирались на забор и смотрели игру. Наша коммерческая деятельность была построена на том, чтобы вовремя собирать мячи, улетевшие за стадион. Мы даже по звуку могли определить, куда полетел мяч — в поле он идет, полетел назад или вбок. Даже сейчас ночью разбуди, я определю это по звуку. И вот мы смотрели, куда летит мяч, и бегом за ним. Бейсбольные команды даже нанимали специальные бригады крепких ребят, которые должны были возвращать мячи. Это были наши прямые конкуренты, которые если нас догонят, то и мяч отнимут, и всыплют еще так, что обязательно с фонарем уйдешь. Побеждали самые быстрые и смышленые — а мы с Фрэнком были именно такими, на пару работали: он маленький, невысокого роста, но бегал очень хорошо, а я высокий и бегал еще лучше. Потом все добытые мячи мы обменивали на перчатки, а биты доставали где придется.