— Интересно узнать, как это определялось?
— На глазок. Но могу вас заверить, что этот глаз там очень хорошо поставлен (смеется). На мое счастье, один из руководителей турнира — мы были с ним неплохо знакомы — сказал: «Оля, я разрешаю тебе выйти в таком виде. Только это — в последний раз». Но так везло далеко не всем. У американки Валерии Цигенфусс оказались очень глубокий лиф и слишком открытая спина. Так ее на корт не пустили: посчитали, что платье не соответствует правилам. Пришлось ей срочно искать запасной наряд.
— Правда ли, что с Крис Эверт вы были довольно близкими подругами?
— Нас связывали очень хорошие отношения. Она гораздо чаще, чем я, доходила на турнирах до финалов и потому иногда просила меня размять ее перед матчами. Как-то раз она спрашивает: «Оля, придешь перед игрой, поможешь?» «Конечно, — соглашаюсь, — никаких проблем». Прихожу вечером, вижу — что-то происходит. Какие-то посторонние люди снуют вокруг корта, да и Крис заметно напряжена. Ладно, начали разминаться. Надо сказать, Эверт терпеть не могла, когда к ней кто-то приставал с вопросами. Перед важными матчами — особенно. И вдруг я вижу, что на корт выходит какой-то парень, а с ним — еще двое. «Ну, дела!» — удивляюсь. Но молчу, разминка-то не моя. Парень этот подходит прямиком к Эверт и начинает ее о чем-то спрашивать. Потом еще и еще. Тут уж я не стерпела, проявила характер. «Слушайте, молодой человек, — обращаюсь к нему, — дайте нам потренироваться, а потом она с вами поговорит». Парень стушевался: «Хорошо-хорошо, извините», — говорит и на скамеечку садится. Крис оборачивается, делает мне страшные глаза. «Оля, ты что? — шепчет. — Это же сын Форда, нашего президента».
У них тогда роман активно развивался. Эверт была красой и гордостью Америки, вот сын президента США и начал за ней ухаживать. Те двое мужиков сзади оказались секьюрити. А я так некстати влезла (смеется)… Но все равно у них ничего не получилось, они вскоре расстались.
Я вообще всегда была языкастая. Помню, как-то выступала на турнире в Сиэтле. Играла успешно, дошла до полуфинала и там уступила как раз Крис Эверт. У меня постоянно брали интервью, и я каждое утро с удовольствием просматривала прессу. Приятно же про себя хорошее читать, правда? Перед полуфиналом открываю газету, и настроение мгновенно падает. В статье говорится: мол, Морозова везде ходит с двумя кагэбэшниками в черных костюмах и галстуках. Перед каждым матчем ей звонят из Кремля с подробными инструкциями, что и как надо делать. Я просто обалдела… Прихожу после поражения на пресс-конференцию, меня спрашивают: почему, дескать, играла неважно? «Понимаете, какая штука, — начинаю на голубом глазу. — До этого мне каждый день звонили из Кремля и говорили, что делать. А сегодня наш сеанс общения не состоялся. То ли проблемы со связью, то ли еще что…» Смотрю, репортер, который ту статью написал, то краснеет, то бледнеет. Журналисты в зале — вповалку: все сразу поняли, что это розыгрыш. После пресс-конференции подходит директор турнира, извиняется: «Понимаешь, мы это специально сделали, чтобы подогреть интерес к твоему выступлению». «Вот и я тоже подогреваю интерес», — говорю ему в ответ.
— Заметка про двух кагэбэшников не так уж далека от правды. Не секрет, что все советские делегации сопровождались людьми из компетентных органов. Теннисисты не были исключением?
— Мы тогда выезжали за рубеж вдвоем-втроем, постороннего в малочисленную команду просто так не включишь. Поэтому в теннисе функции присматривающего обычно выполнял кто-то из тренеров или игроков. Эти люди давали соответствующую подписку и потом докладывали что и как. Я могу предположить, кто этим занимался, но не хочу называть имена — многие еще живы. Один раз, правда, с нами в Англию поехал переводчик, про которого мы точно знали, что он откуда надо. Каждый день нам показывали, что мы находимся под колпаком. Оставишь утром ракетки в номере, а вечером находишь их переставленными. Или сложишь джемпер на стуле одним образом, а к вечеру его кто-то уже переложил. Спустя много лет выяснилось, что за нами присматривали спецслужбы тех стран, куда мы приезжали на турниры. Знакомые, работавшие директорами соревнований, признавались: они были вынуждены докладывать о нас по инстанциям. Каждый день писали в свои органы, что делали и с кем встречались советские теннисисты. Таким образом, мы находились под перекрестным контролем.