Голос Советов
/ Искусство и культура / Телевидение
Игорь Кириллов — о том, почему народные артисты слетались на «Голубой огонек» и что именно разливали телеведущие под столом, о терпении Магомаева и волнении Сличенко, почему Михаила Жарова считали алкоголиком, как Папанин чуть не сорвал прямой эфир и зачем Козловский пел романсы Гагарину
Когда слышишь голос Игоря Кириллова, появляется ощущение праздника, как будто переключил телик на «Голубой огонек» или, как в детстве, оказался с родителями в колонне первомайской демонстрации. Стопроцентно узнаваемый голос! Напроситься к мэтру в гости стоило немалых трудов: то государственные праздники — и он ведет концерт, то съемки. Впрочем, сам он к своей персоне относится без пафоса, зато с огромным уважением к профессии диктора.
— Игорь Леонидович, вам, должно быть, известно, какое магическое действие оказывает ваш голос. Вы, наверное, из-за этого и на телевидение пошли?
— Голос мне достался от отца — у него был очень красивый баритон. А еще отец работал редактором Воениздата, общался с литераторами, обучал их правильному русскому языку. К тому же моя бабушка была дворянкой из Замоскворечья, правда, это выяснилось только после третьей русской революции — я имею в виду 90-е годы, когда уже разрешалось говорить о своем происхождении. Бабушка и отец разговаривали на языке Островского и Пушкина. Я с детских лет впитывал это в себя, и все равно моя речь — жалкое подобие той, что была естественной в среде достаточно обеспеченных людей, которые читали книги, ходили в театры, общались в салонах.
Я не собирался становиться ни артистом, ни диктором, ни корреспондентом. Мечтал быть кинорежиссером. Но Господь вовремя отвел мои претензии на эту профессию. Хотя я это и не сразу понял. Сначала поступал во ВГИК на режиссерский и с треском провалился. Меня рекомендовали на актерский, и я год там занимался, потом перешел в Щепкинское училище, окончил его и думал, что останусь работать в Малом театре, где царила удивительная атмосфера настоящего русского театра. Такого я больше нигде не ощутил. Но получилось, что я остался в Театре на Таганке — не любимовском, а районном Театре драмы и комедии. Прямо скажу: после Малого театра разочарование было великим, атмосфера совершенно другая.
И все-таки юношеская мечта привела меня в 1957 году на телевидение. Оно заинтересовало меня как новый вид искусства. Я понял, что там можно осуществить мои наивные мечты: сделать экранизацию любимых книг — Марка Твена, Чехова, Куприна. С какими-то своими разработками я пришел к главному режиссеру Центральной студии телевидения Сергею Петровичу Алексееву, и тот меня быстро успокоил: «Ну что же, если вы хотите быть режиссером, то придется год изучать пульт, затем поработать помощником, потом ассистентом. И только после этого мы переведем вас в режиссеры. Это займет лет 25…» Это сейчас 20—22-летние уже становятся Эйзенштейнами и Станиславскими. А тогда было строго, следовало пройти всю школу от а до я. В общем, мне стало ясно, что осуществить свою мечту смогу только годам к 50, но все равно некоторое время поработал помощником режиссера музыкальной редакции Центральной студии телевидения. Надо сказать, что практика у меня получилась хорошая: в 1957 году в Москве проходил Всемирный фестиваль молодежи. Впервые приоткрыли железный занавес — принимали представителей всех континентов. Я, как сотрудник музыкальной редакции, тоже поучаствовал в этих событиях. А через некоторое время на телевидении объявили конкурс: требуется диктор-мужчина. Миллионы телезрителей к тому времени уже могли видеть на экранах наших очаровательных телеведущих — Нину Кондратову, Валентину Леонтьеву, Анну Шилову, Людмилу Соколову. Вот говорю сейчас и вспоминаю молодых, очень добрых и открытых женщин, которых не зря называли «наша Ниночка», «наша Валечка», «наша Анечка»…
— Потребовались мужские лица?
— Да, поэтому и объявили конкурс на диктора-мужчину для чтения последних известий, как их называли тогда — ПИ. Сначала хотели приглашать дикторов с радио, но студия была бедная, не могла себе позволить платить им гонорар, так что решили завести своего, за скромную ставку. Короче, меня уговорили участвовать очень хорошие телережиссеры — Александр Шорин из литературно-драматической редакции и Алексей Салеев, программный режиссер. Дикторы всегда были частью главной редакции программ. Но в тот день, 27 сентября 1957 года, мне было совсем не до конкурса. Мне предстояло привезти на передачу хор старых большевиков с Красной Пресни — им было уже за 70, и следовало о них позаботиться.