— Правда ли, что вашего отца недолюбливал Ленин?
— Дело в том, что отец посмел публично критиковать затеянную Крупской реформу профессионального образования. Отец считал, что профобразование должно быть узким, конкретным, а Крупская — что широким, с политехническим профилем. Спорить с женой вождя было политически некорректно, и отец, что называется, нарвался. Однако никаких серьезных последствий для него это не имело. Ленин был очень умным, дальновидным человеком. В отличие от Сталина, который часто рубил сук, на котором сидел. Отец относился к Сталину настороженно, а вот Ленину симпатизировал. Кстати, слово «аспирант» было придумано отцом в кабинете Ленина и с тех пор вошло в обиход.
— Героическая слава к вашему отцу пришла на фоне репрессий 30-х годов. Эта тень над ним нависала?
— Постоянно. Особенно это было заметно на фоне второго витка славы, который пришелся на времена экспедиции папанинцев. Это был 1937 год. Отец руководил доставкой научного снаряжения для уникальной дрейфующей станции, а затем работами по спасению полярников. В частности, именно он рассчитал направление и скорость дрейфа льдины, в результате чего самолетам удалось обнаружить терпящих бедствие полярников и доставить их на континент. Помню, как вместе с отцом меня пригласили на торжественный прием в Кремль. Там к отцу подходили и жали руку многие из тех, кто вскоре был арестован. Я тогда вел дневник и подробно описывал все происходящее со мной за день. После арестов я решил, что мои записи могут быть опасны для отца и вырезал их из дневника. При этом родители оберегали меня, сохраняли ровное, спокойное настроение. Лишь однажды вечером отец выглядел мрачнее обычного, и мама спросила его, что случилось. Он угрюмо ответил: «Мне только что позвонили и сказали не удивляться, что завтра на работу не выйдет ряд моих сотрудников, в том числе мои замы». Отец тогда был директором института Арктики. Кроме того, он возглавлял созданную им кафедру высшей алгебры мехмата МГУ, а в 1932 году был назначен начальником Главсевморпути. Авторитет отца был так высок, что все понимали: трогать его без личного распоряжения Сталина нельзя. Тот играл с ним, как кошка с мышкой. Он сам его возвысил, в 1937 году дав ему Героя. В 1939 году личным указом Сталина отец получил пост вице-президента Академии наук. При этом я точно знаю, что в эти годы на отца собиралось дело. Так, один крупный инженер, мамин родственник, рассказывал, что его вызывали в органы с вопросом, не получал ли он от Шмидта задание использовать для ледокола не такой металл, как надо, и это привело к его затоплению. Знаменитого полярника Самойловича, который был директором института Арктики до папы, пытались обвинить в организации совместно со Шмидтом контрреволюционной деятельности.
— Как вы думаете, почему вашему отцу удалось избежать ареста? Ведь забирали и самых талантливых, и самых «незаменимых».
— Думаю, отец уцелел потому, что Сталин при всей его подозрительности понимал: Шмидт для него не опасен. Имея огромное количество обязанностей, отец никогда не участвовал ни в одной оппозиции. Не потому, что боялся, а потому, что ему это было совершенно неинтересно. Он был настоящий ученый, исследователь, организатор науки, но политикой, по сути, никогда не интересовался. Это его и спасло: ведь к концу 30-х годов из его окружения почти никто не уцелел.
— Почему в 1942 году его сняли с поста вице-президента Академии наук?
— Формальным поводом было то, что отец подписал какую-то бумагу без ведома тогдашнего президента АН СССР Комарова. На самом деле ничего особенного в этом не было. Комаров был болен, и отец его замещал. Донос последовал незамедлительно, и Сталин подписал указ о снятии с должности, и к руководящей государственной работе он больше никогда не возвращался, хотя одно время был депутатом Верховного Совета.
— Наверное, изгнание из Академии наук далось ему нелегко?
— Нет, наоборот, он был очень доволен, потому что смог наконец заняться наукой, создал ряд работ по высшей алгебре, теории групп, которые были оценены достаточно высоко, с головой ушел в преподавание. Именно в эти годы он разработал свою знаменитую космогоническую теорию образования Земли и планет в результате конденсации околосолнечного газово-пылевого облака. Думать на эти темы он начал уже в начале 20-х годов — именно тогда он написал труд о магнитной аномалии и высказал первые геологические идеи, связанные с происхождением Земли. С его идеями в этой области, как я впоследствии слышал, соглашался Владимир Иванович Вернадский. Это мультидисциплинарная теория, где увязаны многие науки — геология, геофизика, биология, химия, физика... Интересно, что его первые наброски формул, показывающих движение планет, были сделаны на больших листах блокнота депутата Верховного Совета, которым он в то время уже не был.