Похоже, он не ожидал такого напора, потому что в конце моего длинного монолога он выдержал паузу и потом сказал: «Я чего-то не понял, Сергей Константинович, вы работать-то ко мне идете или нет?..» В моих требованиях скорее был негатив, чем позитив. Может быть, это ему понравилось. После тоже небольшой паузы я ответил: «Да, если мои просьбы будут учтены, я готов работать в команде». Слово «команда» у него было любимым, кстати. Команда помощников у него была блестящая на тот момент. Ее возглавлял первый помощник Виктор Илюшин, там был и Юрий Батурин, и Георгий Сатаров, и Людмила Пихоя, и Михаил Краснов, и Александр Лившиц, и Владимир Шевченко. Вообще список длиннее гораздо. Это была свита, которая делала короля. И все были активными ньюсмейкерами, все давали интервью, все формировали имидж президента.
После того как я вышел из кабинета, сразу появилось два указа. Один — назначение меня пресс-секретарем, а второй — с моей подачи — о назначении руководителем Федеральной службы РФ по телевидению и радиовещанию Валентина Лазуткина, который был первым замом у нас в «Останкино». Когда он стал министром, я понял, что мое мнение было в тот момент важным для президента. В общем, окунулся в водоворот кремлевской жизни, которую, в принципе, уже знал. Мне предстояло как-то со всеми договориться, чтобы вектор по формированию имиджа президента был один.
Каким должен быть президент? Открытым, сильным, справедливым, решительным, сторонником демократических перемен — это главное. Он, кстати, внутренне был заточен на эти перемены. Это чувствовалось. Ельцин образца 91-го и Ельцин образца 96-го — это два разных Ельцина. И я сегодня могу сказать, что Ельцин образца 91-го и не 96-го, а все-таки 98-го — это два разных Ельцина. И в 98-м я бы уже не пошел к нему работать. Но я работал еще с тем Ельциным, несмотря на все его известные недостатки. Иногда мне казалось, что он относится ко мне как к сыну, и это подкупало. Хотя были и трудности в отношениях.
Идет пресс-конференция. Она всегда готовится. К ключевым вопросам текущей политики президент готов на все сто процентов. Он, конечно, может пускаться в импровизации, и Ельцин был склонен к этому. И вот после очередной его импровизации — а он, как всегда, спрашивает: «Ну как?» — хотел услышать похвалу. Как правило, я ему говорил: «Хорошо». А тут сказал, да еще при свидетелях, нескольких помощниках: «Очень плохо, Борис Николаевич». Когда начал аргументировать, почему плохо, чувствую, у него лицо превратилось в камень. Думаю, сейчас вот этот камень мне и даст, раскроит череп. Он отвернулся и ушел. И не разговаривал, наверное, дней 10, трубку не брал прямую. Потом уже первый помощник Илюшин сказал: «Сергей Константинович, ну сходите вы к Борису Николаевичу, извинитесь, вы же не правы!» Пошел, сказал, что я погорячился, объяснился, почему так высказался. Ну, вижу, у него отлегло. Он всегда прощал, когда люди за дело болели.
— А импровизации, которые не оканчивались обидами, вспоминаете?
— Еще бы. Во время переговоров с Клинтоном, это происходило в имении Рузвельта в Соединенных Штатах, возникла забавная ситуация перед выходом к журналистам. Клинтон подошел к Борису Николаевичу, чтобы согласовать позиции перед пресс-конференцией. А Ельцин был в таком боевом настроении, спросил: «Билл (а они с Биллом на ты и, кстати, практически одного возраста, роста и веса), какой у тебя размер ботинок?» Тот: «Не помню». Ельцин: «У меня, похоже, такой же». Давай, говорит, пошутим. Билл всегда напрягался, когда Борис Николаевич шутил. А тут он говорит: «Давай ты мои ботинки наденешь, а я твои, и мы в них выйдем». Начали мерить. Клинтон, когда надел один ботинок, уже напрягся, он понял, что, если, не дай бог, хоть какой-нибудь американский журналист прознает про это, огромный скандал выйдет. «Нет, — говорит, — Борис, не выйду». Так и вернул ботинки Ельцину. Сдрейфил… 5
Продолжение следует.
Без права переписки / Общество и наука / Общество
Без права переписки
/ Общество и наука / Общество
Каждая вторая западная компания контролирует аккаунты своих сотрудников в социальных сетях. Не обошел Большой Брат стороной и Россию
