А. К.: Таким образом, получается, что эти люди, которые сейчас выходят на площадь, они просто за себя, за свою теперешнюю жизнь выступают? ..
А. А.: Да, за себя. Но за себя как за часть страны. Их не то чтобы не устраивает существующий строй. Их не устраивает ложь, разъевшая этот строй, и их не устраивает самоуничтожение власти, происходящее у них на глазах.
А. К.: То есть для них — и, похоже, для вас — естественной является жизнь теперешняя?
А. А.: Да. И вот почему у меня враждебное отношение к сегодняшней власти. Не потому, что я хочу ее свержения и мечтаю о том, чтобы пришли ее враги, но просто я не могу ей простить, что она правильно устроенный мой нынешний мир уродует. Вот советский мир был мне чужой, неправильный — у меня к нему и претензий не было, какие могут быть претензии, если чувствуешь себя совершенно чужим? А теперь мир устроен правильно, а они его портят — конечно, я чувствую к такой власти враждебность.
А. К.: Правильно устроенный ваш мир она же и устроила.
А. А.: Нет, это мы с вами вместе устроили его в 90-е годы. Заплатив тогда довольно высокую цену. Что такое не знать, чем завтра детей кормить, не будет ли у детей панкреатит из-за того, что ты кормишь их тушенкой «Великая стена» из полуржавых банок, и держишь запас бундесверовской сушеной картошки... Это я очень хорошо помню. Что такое раз в год получать зарплату в консерватории, где я был профессором, потому что чаще не имеет смысла стоять в очереди, я тоже хорошо помню. Это цена того мира, в который я все-таки попал. Это я заплатил, а не они. Они мне этот мир уродуют. Вот причина моей позиции, а не какая-то чисто политическая. А при советской власти, наверное, если бы я был постарше, ненавидел бы советскую власть за то, что она уродует мой мир. Но у меня к ней было другое отношение: она была просто чужая.
А. К.: У меня все наоборот. Я советскую власть ненавидел и до сих пор ненавижу, но в том времени я был своим. И ненависть была такая... родственная. А теперешнюю жизнь я вроде бы принимаю в основном, она мне даже симпатична — но чужая. Вероятно, это действительно вопрос поколенческой психологии...
А. А.: В одном, правда, я чужой и нынешней жизни: я тоскую по серьезному отношению ко всему. Патологически серьезному отношению ко всему. Потому что там, где нет патологической серьезности, нет и веселого смеха.
А. К.: Вот! Я хочу быть среди тех людей, которые такие же идиоты, как я, которые переживают над книгой, переживают в кино. А они приходят в кинотеатр и лопают свой попкорн…
А. А.: Весело может быть только там, где серьезно. Невозможно смеяться там, где нет серьезности. Смех освобождает от ее избытка. Иначе его нет.
А. К.: Я и говорю, что вот этого мне не хватает в этом окружающем мире. Серьезности. Когда спрашиваю, нравится ли вам окружающая действительность, я имею в виду вот это. Вам нравится попкорн вместо чувств? И не только в кино…
А. А.: Не нравится.
А. К.: Но так же везде.
А. А.: Уже не везде. В воздухе что-то появилось очень серьезное. В театре какие-то вещи, не нравящиеся, но разворачивающиеся в полной серьезности, происходят. И в литературе будет. Никуда не денемся. В кино уже вовсю идет…
А. К.: Вы поддерживаете любой разговор, и тут же он оказывается повернут от вас в сторону внешнего мира.
А. А.: Это может быть связано отчасти с тем, что я не хочу внутрь никого впускать.
А. К.: Но рубрика, для которой я записываю нашу беседу, называется «О душе». И я должен лезть к вам в душу. Мало ли что вы не хотите…
А. А.: Значит, пока не нащупали дырочку.
А. К.: Дырочку нащупать трудно. В вас дырочку нащупать трудно, потому что она забита всяким общественно-политическим мусором.
А. А.: Знаете, я бываю в одном южном городе, где есть водоем, в который попадает часть городских стоков. И там живет кефаль. Она там живет. Она любит грязную воду. Это ее среда обитания. Я не говорю, что ей комфортно, но она живет там, на стыке соленой и пресной воды.
А. К.: Привыкла.
А. А.: Или Господь Бог ей на роду написал жить в такой среде обитания. То, что вокруг, — для меня естественно, хотя часто мне некомфортно, совершенно некомфортно… Меня в эту новую, нынешнюю цивилизацию просто бросило пинком под зад, такая у меня биография. Я не осваивал новую цивилизацию. Я улетел из прежней жизни счастливый, как никто, — с гиканьем, свистом и радостью.
А. К.: Получается так, что вы независимо от вашего самоощущения очень счастливый человек...