В день, когда умер Брежнев, я приехал на репетицию и сразу понял: случилось что-то страшное. Один из наших бывших главных редакторов, работавший к тому времени в МВД, раскрыл мне глаза: «Ну что, ты не понимаешь? Папа умер…» Я сразу поехал к Лапину с вопросом: «Что делаем?» Советскому народу еще ничего не сообщали, но в эфире последовали едва уловимые изменения. Мне пришлось вывесить объявление в женской гримерной: чтобы все было сдержанно на всех программах. Девочки в эфире выглядели более скромно: меньше украшений, строгие прически, одежда темных тонов. И только на следующее утро в 11 часов мы вышли в эфир с официальным сообщением. Я читал некролог. Как мне рассказывал Валентин Сергеевич Зорин, работавший в то время в Америке, за океаном этот некролог давали полным звуком вместе с моей картинкой, а внизу шел синхронный перевод на английский язык. Потом я зачитывал текст второй раз, но мой звук уже зажимали, и диктор четко все повторял.
— Вы ведь и похороны Брежнева комментировали?
— Не только я, нас было несколько человек: Александр Каверзнев, Герман Седов, кто-то с радио... Мы вели репортаж так: каждый из нас готовил какие-то фрагменты и поднимал руку, что означало: могу вступить. Первый, закончив фразу, замолкал, а следующий продолжал. Заготовки текстов шли из ТАСС — о биографии, целинной эпопее, Великой Отечественной войне. В общем, вспоминали основные вехи жизни человека. Очень трудно было вести репортаж. От Колонного зала Дома союзов до Мавзолея траурная процессия шла 32 минуты. Это очень много по телевизионным меркам. Надо же что-то говорить и в то же время делать естественные паузы, хотя и не слишком долгие. При этом соблюдать подобающую интонацию — это же не репортаж со спортивных соревнований. Впрочем, на вторых-третьих похоронах мы уже натренировались...
Я никогда не забуду похороны Семена Михайловича Буденного. Это было еще при живом Брежневе. Героя Гражданской войны маршала Советского Союза хоронили с почетом: из Колонного зала шла процессия до Красной площади. Но был один нюанс: в то время огромную популярность обрела передача «Кабачок «13 стульев», ведущим которой был Михаил Михайлович Державин, он же — любимый зять Буденного. И вот когда началась процессия, мы слышим из аппаратной команду: «Не показывайте этого «Кабачка», не показывайте!» А ведь он идет рядом со вдовой и дочерью Буденного — своей женой, и, конечно, держит ее под руку. Представляете положение, в котором оказались операторы: они должны были исхитриться и дать картинку таким образом, чтобы не было видно Михаила Михайловича. Ну нашли все-таки способ — операторы у нас талантливые, особенно те, что работали на передвижках на Красной площади. Убрали Державина, искусно отворачивая камеры. И вот процессия приблизилась к Мавзолею. Подходит Леонид Ильич, целует вдову и так же крепко, взасос целует Михал Михалыча. Из аппаратной немедленно посыпались команды: «Почему вы не показываете Державина? Покажите Державина!» А у операторов уже рука набита отворачивать камеру от Михал Михалыча, а тут вдруг — давай показывай! Конечно, это нехорошо, но в такой трагический момент нам трудно было удержаться от смеха.
— Вам приходилось вести трансляции с Красной площади не только о печальных событиях.
— Радость нам, дикторам, доставляла работа во время парадов. Сначала на 1 Мая и 7 ноября. День Победы начали отмечать с 1965 года, только тогда мы заимели пятую трибуну для радио и телевидения, где находилась наша техника, а под Спасской башней ставили ПТС. Работа была очень ответственная. Мы с Валентиной Леонтьевой, Нонной Бодровой, позже — с Анной Шатиловой долгие годы вместе работали на Красной площади. Стоишь 7 ноября, снежок за шиворот сыплет. Сложность заключалась в прямых включениях. Например, мы выходили на прямую связь с космонавтами — всего на две-три минуты. Мы должны были включиться в телемост в строго обозначенное время — скажем, в 11 часов 2 минуты. И надо было вести трансляцию так, чтобы подойти точно к этому рубежу. Несмотря на сложности и ответственность, воспоминания об этой работе у меня остались самые приятные. Люди тогда были другие — шли на демонстрацию окрыленные, с улыбками. Необычайное чувство единения и праздника передавалось и нам, поэтому равнодушно относиться к происходящему на Красной площади было невозможно.